Хороший день для настоящей свадьбы

Я смотрю на него через стол. Он выглядит в этом интерьере, как дома. Такой царственный. Это его право по рождению. Я пытаюсь представить его бандитом, но не получается, даже при его огромном мускулистом теле и татуировках, выглядывающих из-за воротника рубашки. Я улыбаюсь.

— А что тут может не нравиться? Архитектура потрясающе красива. Здесь так же красиво, как в бабушкином дворце.

Он оглядывается вокруг, как будто впервые видит интерьер ресторана, пытаясь увидеть его моими глазами, затем снова переводит на меня глаза со странным выражением.

— Да, очень красиво. Боюсь, я принимаю... принимаю все привилегии и великолепие как должное.

— Я не могу себе представить, как можно принимать что-то столь чудесное как должное.

Он откидывается на спинку кресла.

— Каким было твое детство?

Мне льстит, что он интересуется мной, поэтому я рассказываю ему о маленькой квартирке, в которой мы жили, о соседях, которые дрались днем и ночью, о школе, в которую я ходила, и о трех моих лучших подругах. Уверена, что продолжила бы свой рассказ и дальше, если бы не подали первое блюдо. На вид похоже на слоеный пирог. Сверху майонез, затем рыба, лук, морковь, яблоки и нижний слой отварного картофеля. Несмотря на то, что выглядит красиво, не могу представить, что мне может понравится холодная рыба, но на вкус она удивительно хороша.

Я кладу вилку и вижу, как Алекс наблюдает за мной.

— Ну? — спрашивает он.

— Вообще-то превосходно, — честно признаюсь я.

Он медленно улыбается, и мне приходится напомнить себе, что это не свидание. Разговор протекает легко, я обнаруживаю, что не перестаю болтать, рассказываю уйму вещей о себе.

Далее нам подают старинное русское блюдо — жаркое, тушеная говядина. Именно это блюдо можно охарактеризовать фразой: «об этом непременно стоит написать домой». Мясо настолько ароматное, тает на языке. Я закрываю глаза, чтобы заглушить все остальные ощущения, кроме взрыва вкуса, происходящего у меня во рту.

Алекс тихо смеется.

— Глядя на твою реакцию, я бы хотел, чтобы ты попробовала бабушкину версию жаркого.

Я удивленно смотрю на него. Не могу себе представить бабушку, стоящей у плиты. В конце концов, у нее имеются слуги, чтобы готовить. Алекс, кажется, читает мои мысли, смеясь.

— У бабушки всегда было много прислуги. И я уверен, что ты понимаешь, почему.

Я киваю, думая об огромных размерах ее особняка.

— Но ее настоящая любовь — это кулинария и лошади. У нее настоящий талант. Она готовила самые удивительные блюда и пять лет назад даже ухаживала за лошадьми, и ездила верхом. Независимо от того какая была погода и сколько навалило снега, она каждое утро была в конюшне.

— Похоже, она чертовски хорошая женщина, — говорю я.

— Да, так и есть, — соглашается он. — То, что ты видишь сейчас, всего лишь призрак того, чем она была раньше.

— Я не знаю, Алекс. Она кажется мне очень бодрой и в хорошем настроении. Думаю, ей очень повезло, что у нее есть ты и Валерия. Тем более что Валерия, похоже, испытывает к ней искреннюю привязанность.

— Бабушка для нее — больше, чем ее собственная семья, — говорит Алекс. — И я полагаю, что так и есть по сравнению с ее реальной семьей. Ее мать раньше работала горничной у бабушки, но она умерла, когда Валерии было десять лет. Отец стал ее избивать, потеряв доход, он пытался отправить ее зарабатывать на улице.

У меня отвисает челюсть.

— О Боже мой! Почему она не обратилась в полицию?

Алекс отрицательно качает головой.

— Тогда было совсем другое время, Синди. Полиция никак не могла помочь. Они бы просто приняли бы сторону ее отца. Права женщин тогда совсем не соблюдались, и Валерии разрешили остаться с нами только потому, что бабушка вмешалась и заплатила ее отцу приличную сумму денег, чтобы тот уехал. Она не сообщила об этом Валерии, желая, чтобы та осталась, потому что сама хотела, а не потому, что ее купили.

— То, что ты мне рассказываешь, напоминает роман викторианской эпохи. Трудно поверить, что такое возможно в восьмидесятые годы нашего столетия.

— Россия в восьмидесятые годы была во многом похожа на викторианскую эпоху, — добавляет он.

В этот момент внезапно женщина, проходящая мимо нашего столика, вскрикивает и останавливается. Она что-то возбужденно говорит по-русски Алексу. Единственное, что я улавливаю это его имя на русском. Алекс поднимается, она собственнически кладет руку ему на руку, приподнимается на цыпочки и мимолетно целует его в щеку. Я уверена, что она шепчет ему что-то на ухо, прежде чем отодвинуться от него и соблазнительно взмахнуть волосами.

— Тебе тоже привет, — бормочу я.

Мне не хотелось произносить это вслух, чувствую, как мои щеки краснеют именно в тот момент, когда Алекс и эта дива поворачиваются ко мне.

— Наталья, это Синди — моя невеста. Она англичанка, — говорит Алекс. — Синди, это Наталья, моя... давняя подруга.

— Ты не такой старый, — ворчливо говорит она, застенчиво взмахивая фальшивыми ресницами, прежде чем взглянуть на меня, но потом ее глаза внезапно становятся холодными и оценивающими. — Привет, — говорит она.