Хороший мальчик. Строптивая девочка

Кому-то очень нравится потешаться надо мной, но я уже не злюсь, скорее уж чувствую новый приход растерянности. Всё утро она маячила где-то рядом, а теперь, под градом Олькиных намёков и вопросов начала прорываться наружу. Впрочем, до подруги наконец-то тоже доходит моё состояние, и она сочувственно садится рядом ко мне на кровать.

— Ну, ты чего?

— Я не знаю… Такое ощущение, что я теряю контроль над происходящим. Я не могу больше ему сопротивляться. Месяц держалась, а тут…

— Ну и не сопротивляйся.

— А что если…

— Не если, — категорично отметает она мои сомнения. — В любом случае будет лучше, чем сейчас.

Мы обе молчим, пока Кроле это не надоедает и она не достаёт свой телефон.

— Смотри, — суёт она мне под нос сегодняшние фотографии. — Что видишь?

Я автоматически пролистываю фотки со своей перекошенной физиономией, невольно морщась от увиденного.

— Да ты лучше смотри, — наставляет меня Кроля. — Сюда смотри. Здесь ты улыбаешься, а тут злишься, а вот здесь смущаешься… Знаешь, что это такое? Эмоции это, Слепцова, эмоции. Он тебя чувствовать заставляет, может быть не всегда радужный фонтан, но это всяко лучше того уныния, которое царствует в этих стенах, уже который месяц.

Ещё раз пролистываю сегодняшние фотографии, пытаясь всмотреться в своё лицо. Ну да, эмоции… Вот только что толку от них?

Когда я нахожусь рядом со Стасом, меня захлёстывает настолько сильная волна ощущений и чувственности, что мой мозг оказывается неспособным справиться с ней. И дело даже не в желаниях или притяжении, которое в последнее время всё больше искрит между нами, а в том, что я просто не могу, да и не хочу, скрывать от него хоть что-то. Все эти порывы, вспышки… Но каждый раз, когда доходит до моего ответного шага, меня сковывает такой ледяной блок, что только алкоголь… и сам Чернов способны растопить мою оторопь. Это какой-то замкнутый круг. Боюсь подпустить его непростительно близко, и не могу не подпускать, потому что это Стас с его очарованием, напором, обескураживающей нежностью и непоколебимой мужественностью. Слишком много всего для меня одной.

Кролька пихает меня в бок.

— Не висни.

— Не висну.

— И не кисни.

— Оля!

— Что Оля? Если хочешь знать моё мнение, а ты хочешь, я точно вижу. Попробуй, просто попробуй. Вдруг понравится.

Я не отвечаю. Ну не говорить же ей, что мне уже понравилось.

Глава 15

Понимания Стаса хватило на четыре дня, ну или не понимания, а упрямства. Правда, за эти дни он настолько точно придерживался моей просьбы, что я сама умудрилась сначала затосковать, потом запереживать, ну и, в конце концов, обидеться.

Он опять ушёл в режим радиомолчания. Он не просто дал мне время, он вообще дал мне полную свободу, не звоня, не приходя и не предпринимая каких-либо иных попыток со мной связаться.

Только он так умел. Долго и упорно пытаться взять меня измором, а потом бесследно пропадать.

Был вечер пятницы, самое жаркое время не только для нашего бара, но и в принципе для любого питейного заведения Москвы. За барной стойкой мы были втроём: Я, Юлька и новенькая девочка Лика. Доведённая молчанием Чернова до абсурдного предела, я была настолько нереальной «пусечкой», что Сидорчук уже трижды за этот вечер обещала зажать мою тушку где-нибудь в углу и надеть мне на голову ведро для льда. А бедной Лике приходилось просто офигивать от моего ежеминутного ворчания и жаться в противоположный угол бара. Меня бесило всё — нерасторопные официанты, многочисленные клиенты, которым надо было всё и сразу, необходимость делить свою территорию с кем-то другим… Чернов этот грёбанный бесил, со всеми своими обещаниями, намёками и поползновениями. Импотент немощный… не способен дело до конца довести, вот и слился. Козлина. А я-то дура, уши развесила, сопли-слюни распустила. Нравится ей, видите ли, происходящее, ха…

Посуду я в этот раз не била, лишь смотрела на всех волком и шипела на всё, что двигалось.

В итоге, Севка схватил меня за руку и злобным взглядом погнал в подсобку, под мои же не самые лицеприятные вопли. В зале кто-то робко захлопал. Да, давно этот бар не видел моих скандалов.

В раздевалке Игнатьев сунул мне в руку пачку сигарет и строго велел:

— Кури.

— Не хочу!

— Вера! Кури, сказал! Иначе, клянусь, тебя сегодня кто-нибудь убьёт.

Одарила его своим самым противным выражением лица, на которое была способна. А Сева обречённо вздохнул и повторил:

— Перекури, давай, чтобы пар выпустить, а то, ты сегодня окончательно с катушек съехала.

И я курила, глотая горький дым вместе со своей обидой. Ещё хотелось порыдать и выпустить ту заскорузлую боль, которая засела где-то очень глубоко внутри меня, а потом уже спокойно идти дальше. Уткнулась в Игнатьевское плечо и жалобно всхлипнула, хотя слёз не было. Просто это был мой Рыжий, и кому мне вообще страдать в этой жизни, если не ему?

— Ну, ты чего? — потрепал он меня по волосам.

— Грустно.

— Из-за черноволосого своего?

— Ничего он не мой, — дуя губы, пробурчала уже затёртую до дыр фразу.

Севка спорить не стал, лишь многозначительно усмехнулся.

— Может тебя домой отправить? Всё равно от тебя вреда больше, чем пользы.