Хороший немец

— Если не будете гонять ее на панель. По крайней мере, к русским. Они все больны.

— Она не проститутка.

— А я не доктор. Что за тонкости. — Он встал, чтобы уйти.

— Во сколько завтра?

— После наступления темноты. Но, пожалуйста, не так поздно, как сегодня. Даже ради Дэнни.

— У меня нет слов для благодарности.

— Вам и не надо меня благодарить. Заплатите и все.

— А насчет нее вы ошибаетесь, — сказал Джейк, удивляясь, к чему он это говорит. — Она порядочная женщина. Я люблю ее.

Лицо Розена смягчилось. Он удивился словам, взятым из забытого языка.

— Да? — Он снова отвел уставшие глаза в сторону. — Тогда не спрашивайте об аборте. Просто давайте ей таблетки.

Джейк подождал, пока на лестнице не затихли его шаги, и закрыл дверь. Не спрашивать. А как он может не спросить? Все равно что рисковать своей жизнью. Вопрос гигиены. Он поставил чашку в раковину. Выключил свет и, обессиленный, пошел по коридору.

Она спала. Умиротворенное лицо в мягком свете лампы. Именно так он всегда и представлял себе. Они оба в постели, в его постели, слились в объятиях, как будто нет никакой войны. Но пока все было не так. Он опустился в кресло и снял ботинки. Подождет здесь до рассвета, потом разбудит Ханнелору, чтобы дальше дежурила она. Но пружины в кресле не давали ему покоя, как и мысли. Он встал, подошел и, не снимая формы, лег с другой стороны кровати. Поверх простыни, чтобы не будить ее. Когда он протянул руку, чтобы выключить свет, она беспокойно пошевелилась во сне. А потом, когда он уже лежал, уставившись в темноту, взяла его руку и сжала.

— Якоб, — прошептала она.

— Ш-ш. Все нормально, я здесь.

Она беспокойно метнулась, медленно помотав головой из стороны в сторону, и он понял, что она спит, а он — часть ее сна.

— Не говори Эмилю, — сказала она, словно голос ее был где-то не здесь. — О ребенке. Обещай мне.

— Обещаю, — сказал он. Тело ее расслабилось, рука мирно покоилась в его руке, а он, широко раскрыв глаза, лежал, уставившись в потолок.

Лина проспала почти весь следующий день, словно одно присутствие Джейка рядом дало ей наконец поболеть, отменило необходимость вставать. Он же тем временем занялся делами: джип, как ни странно, был на месте; снял деньги со своего армейского счета; закупил продукты в гарнизонной лавке, уставил ими все полки, завалил весь пол; взял смену одежды на Гельферштрассе. Мелочи быта. Бросил старенькую портативную машинку в мешок с одеждой. Сказал старикам, что отлучится на день-два, и спросил, если у них еда, которую он может забрать? Еще банки. Старик вручил ему что-то завернутое в бумагу, размером с кусок мыла.

— В Германии давно уже никто не ел масла, — сказал он, и Джейк кивнул, как конспиратор.

В пресс-центре, куда он заглянул, чтобы забрать почту, были сэндвичи и пончики. Он наполнил ими еще один пакет.

— О, кому-то везет, как я посмотрю, — сказал Рон, вручая ему пресс-релиз. — Сегодняшняя программа, если тебе интересно. И подробности ужина, организованного американской делегацией, — отлично повеселились. Нет, правда. Я слышал, Черчилль здорово нажрался. Возьми сэндвичи с окороком, они это любят. У самих фройляйнтеперь окорочка худоваты. Резинки нужны?

— Слушай, ты дождешься.

Рон усмехнулся:

— Потом сам спасибо скажешь. Ты же не хочешь вернуться домой с гнойником между ногами. Кстати, в кинохронике ты всем понравился. Материал, наверное, пойдет.

Джейк озадаченно посмотрел на него и просто пожал плечами, не желая продолжать разговор.

— Не исчезай, — сказал Рон вслед торопливо уходившему Джейку.

Но он уже исчез. Потсдам вместе с алкашом Черчиллем был уже за миллионы милей от него. Проезжая мимо флагов перед штаб-квартирой, он вдруг почувствовал, что покидает чужую страну, салютующую сама себе — поставщику жратвы в консервах. Он оглядел полные рюкзаки на соседнем сиденье. Будут есть из банок, но зато будут сыты. При ярком солнечном свете виллы и деревья Грюневальда были прекрасны, как всегда. И как он не видел этого раньше? Мчась по Курфюрстендамм, он не замечал руин — только радостное утро. На мгновение ему показалось, что улица, как и прежде, вся в магазинах. Важно, чтобы Лина как можно больше пила, — не будет обезвоживания. Суп — лекарство каждой мамочки.

Как и предсказывал Рон, Ханнелора налегла на сэндвичи.

— Боже мой, ветчина. И белый хлеб. Неудивительно, что вы выиграли войну, если так питались. А мы голодали.

— Один хоть оставь, а? — сказал он, видя, как она поглощает сэндвичи. — Как Лина?

— Спит. Так может спать только она, отключилась. А это что?

— Суп, — сказал он, ставя кастрюлю на газовую плиту.

— Суп, — повторила она, как ребенок в рождественскую ночь. — Еще банка найдется? Моя подруга Анна-Мария будет так благодарна.

При мысли о том, что она уберется из квартиры, он, расщедрившись, вручил ей две банки и пачку сигарет в придачу:

— Это тебе.

— «Лаки-Страйки», — произнесла она по-английски. — Вы — неплохой парень.