Хороший немец

— Конечно. Во время войны она всегда носила брошку со свастикой. Вот тут. — Она коснулась груди. — Ей нравилось слушать речи. Лучше театра, говорила она. Включала радио погромче, чтобы все в доме могли слышать. Если кто жаловался, она говорила: «Вы не хотите слушать фюрера? Тогда я о вас доложу». Вечная сплетница. — Она отвела взгляд от руин. — Ладно, это тоже закончилось. По крайней мере, речи. Ты не знал?

— Нет, — ответил он обескураженно. Любительница пирогов с маком.

На улицу с грохотом въехал грузовик, осветив Лину лучами фар.

— Берегись. — Он схватил ее за руку и потащил к кирпичам.

— Фрау! Фрау! — Послышались гортанные выкрики и смех. В открытом кузове грузовика группа русских солдат с бутылками в руках. — Комме! — заорал один из них, когда грузовик замедлил ход.

Джейк почувствовал, как она застыла рядом. Все ее тело напряглось. Он вышел на дорогу, чтобы в свете фар они могли видеть его форму.

— Проваливайте! — сказал он, взмахом отсылая грузовик прочь.

— Американская, — проорал в ответ один, но военная форма подействовала. Те, кто уже было собрались спрыгнуть с кузова, остановились. А один поднял бутылку, приветствуя Лину, уже принадлежащую другому. Русские в кузове принялись шутить. Мужчины, смеясь, салютовали Лине.

— Валите, — сказал Джейк, надеясь, что его тон будет понятен и без перевода.

— Американская, — снова повторил солдат, делая глоток. Затем показал куда-то за спину Джейка и что-то прокричал по-русски. Джейк обернулся. В лунном свете на фаянсовой раковине, задрав нос кверху, замерла крыса. Прежде чем он смог шевельнуться, русский вытащил пистолет и выстрелил. Вокруг тут же раздался грохот, от которого у Джейка схватило живот. Он пригнулся. Крыса шмыгнула прочь, но огонь уже велся из всех стволов, спонтанная пристрелка по движущейся цели. Несколько пуль попало в фаянсовую раковину, расколов ее. От нее отвалился кусок и полетел вдогонку крысе. Джейк почувствовал, как Лина вцепилась ему сзади в рубашку. Пару шагов — и они окажутся на линии огня, непредсказуемой, как прицеливающийся пьяный. Но вдруг все стихло, и солдаты опять загоготали. Один стукнул по кабине грузовика, давая знак ехать, и, взглянув на Джейка, швырнул ему из отъезжающей машины бутылку водки. Джейк поймал ее обеими руками, как футбольный мяч, постоял, посмотрел на нее и швырнул в кучу кирпича.

Лину всю затрясло, как будто от звона разбитой бутылки у нее внутри все отпустило.

— Свиньи, — сказала она, держась за Джейка.

— Просто пьяные, — сказал он, но его самого передернуло. Ведь по пьяной прихоти и его могли пристрелить в одну секунду. А если б его тут не было? Он представил, как Лина бежит по улице, ее собственной улице, как ее загоняют в тень. Следя взглядом за грузовиком, он заметил, что в подвале загорелся свет — кто-то пережидал в темноте, пока не прекратится стрельба. Только крысы могут бегать достаточно быстро.

— Давай вернемся на Ку-дамм, — сказала она.

— Все в порядке. Они больше не появятся, — сказал он и обнял ее. — Мы почти у церкви.

Но на самом деле улица пугала теперь и его. Зловещая при слабом свете, неестественно притихшая. Когда они проходили мимо уцелевшей стены, луна скрылась на минуту за ней, и они опять оказались в полной мгле тех первых дней затемнения, когда путь домой находили по жуткому мерцанию фосфорных полосок. Но тогда, по крайней мере, был слышен шум города, дорожное движение, свистки и приказы регулировщиков. Теперь же тишина стояла полная, не нарушаемая даже радиоприемником фрау Дзурис.

— Они никогда не изменятся, — сказала Лина, понизив голос. — Когда они в первый раз пришли, мы напугались и подумали, ну, все — это конец. Но нет. Все продолжается.

— По крайней мере, они больше не стреляют в людей, — сказал он быстро, пытаясь уйти от темы. — Они солдаты, вот и все. Они так развлекаются.

— Тогда они тоже развлекались, — горько сказала она. — Знаешь, в больнице они брали рожениц, беременных, им было плевать кого. Любую. Им нравился их визг. Они смеялись. Думаю, их это возбуждало. Никогда не забуду. По всей больнице. Одни вопли.

— Теперь все закончилось, — сказал он, но она, похоже, не слышала его.

— А потом нам пришлось жить при них. Два месяца — вечность. Знать, что они творили, и видеть их на улице, ожидая, когда начнут снова. Каждый раз, когда я вижу кого-нибудь из них, я слышу вопли. Я думала, что так жить не смогу. Только не с ними…

— Ш-ш, — сказал Джейк, поглаживая ее волосы, как отец, успокаивающий больного ребенка, чтобы ушла боль. — Все кончилось.

Но по ее лицу он понял, что для нее — нет. Она отвернулась.

— Пошли домой.

Он посмотрел ей в спину. Хотел еще что-то сказать, но она, ссутулившись, двинулась прочь, опасаясь, что на темной улице снова появятся солдаты.

— Они не вернутся, — сказал он, как будто это имело какое-то значение.

Глава десятая