Хороший отец

Эллен принесли эспрессо. Она стала пить.

– Он в порядке? – жалким голосом повторила она.

Я кивнул. Она опять плакала. Я подумал, не коснуться ли ее руки, утешая, но не стал. Эта жена спала с официантом и двумя любителями серфинга, пока я был на выездной работе.

– Как Гарви? – осведомился я.

Гарви звали ее любовника. В прошлом году они оба подписали рождественскую открытку. Он носил красный свитер с картинкой Санты. Эллен говорила, что «у него бизнес». Какой-то продюсер.

– Мы разошлись, – сказала она. – Этой ночью. Он сказал, для него это слишком реально. Ему следует думать о своей компании. Их фильм выдвинут на премию режиссерской гильдии. Плохая пресса ему сейчас не ко времени.

– Не чудо ли – Лос-Анджелес? – поморщился я.

Она смотрела в окно, на чаек.

– Что нам делать?

– Найдем адвоката, – сказал я. – Не говорить ничего, что может повредить Дэнни.

– Адвокат мне не по карману.

– Возьми в долг, – отрезал я. – Часы тикают. Они будут добиваться смертного приговора. Им иначе нельзя. Я скорее продам все, что у меня есть, чем допущу это.

Она смотрела на меня из-под челки, как в первую нашу встречу.

– А если это он?

– Это не он. Ты сама сказала – он мухи не убьет.

– Друзья не хотят со мной разговаривать, – пожаловалась она. – Они очень политически активные. В восторге от Сигрэма. Как будто Дэнни в самого Иисуса стрелял.

– Он ни в кого не стрелял. Перестань.

– Ты не понимаешь. Это Малибу. Люди обнимаются с деревьями. Годами не снимают гневных стикеров с бампера. Этот парень был нашим спасением.

– Не расклеивайся, – посоветовал я. – Дэнни не помогут кадры с нервным срывом его матери-хиппи.

На нас уже несколько минут посматривали сидевшие за соседним столиком старики. Эллен отвечала им ледяным взглядом.

– Ты куда смотришь? – Я покачал головой. – О чем я сейчас говорил?

Она пожала плечами. Эллен всю жизнь претендовала на звание артистической натуры. Она еще не создала ни одной скульптуры, ни одной картины – ничего.

Я не знал тогда, что в следующие недели мы с ней будем возвращаться к каждому году жизни Дэнни в поисках подсказки. Она будет звонить мне среди ночи, часто в слезах.

«Помнишь, у него был жар в два года?»

Или: «Как звали того толстого мальчишку? Знаешь, Дэнни иногда возвращался из школы с синяком под глазом или разбитым носом, но мне не рассказывал, что случилось. Как те ребята из «Колумбайн», да? Их унижали в школе, пока они не пришли с полными ранцами оружия».

Я буду уносить телефон в ванную и оттуда успокаивать ее.

«Наш сын невиновен, – буду твердить я ей. – Он ни в кого не стрелял».

«Но ведь что-то есть, – будет возражать она. – У него с головой не в порядке. Кто бросает учебу ради года бродяжничества? Он часто сам не знал, куда едет и что с ним происходит».

«Если ты его любишь, – буду уговаривать я, – просто поддержи. Не слушай никого».

Будто любовь сильнее фактов, общественного мнения, жажды крови.

Сейчас, в столовой, она утерла слезы и постаралась собраться. Спросила:

– Как Фрэн?

– Хорошо. И близнецы тоже. Но, боюсь, нам придется переехать. Что ждет ребят в школе, где все про них знают?

– Куда вы денетесь? Всюду будут знать. Разве что в Бирму.

– В Мьянму.

– Что?

– Она теперь называется Мьянма.

Она не нашлась с ответом. Мы смотрели, как взлетают и скользят вниз серферы, черные точки на белых гребнях. Для них это был прекрасный калифорнийский денек. С их точки зрения, есть прибой – и все просто. Мне всегда хотелось научиться серфингу. Я втайне фантазировал, как где-нибудь после сорока сбегу в Мексику качаться на прибое, буду питаться рыбными тако, спать на песке. Теперь я знал, что этого не будет. Воздушные шарики мечты сдулись навсегда. Мир стал пустыней, где надо выживать, а не наслаждаться жизнью. Не прошло и суток, как все мои фантазии рухнули.

– Когда он был маленьким, – заговорила Эллен, – любил спать у меня на животе. Мы с ним дремали на диване, пока ты был на работе. Я и теперь чувствую, как он лежит и мурлычет словно котенок.

Мы сидели под теплым калифорнийским солнцем и смотрели на серферов – врач и его первая жена, контуженная, как сбитый машиной олень.

– Это все ты виноват, – вдруг сказала она.

– Я?

– Это твой негодный дядюшка. Это в генах.

Я уставился на нее. Она говорила о сводном брате моего отца, который попал в тюрьму за непредумышленное убийство. В начале пятидесятых он убил кассира при неудачном ограблении магазина.

– Прежде всего, – сказал я, – наш сын никого не убивал. Дальше, Элрой был деревенским ребенком с заметной умственной отсталостью. Между ними нет ничего общего. А если бы и было, нет абсолютно никаких научных данных в пользу наследственности убийства.

– Тогда как это объяснить? Он был хорошим мальчиком. Мы были хорошими родителями. Ведь были, разве нет? Не идеальными… развод и вообще… жизнь. Но разводятся многие, а их дети не…

Она закрыла лицо руками. Я на минуту оставил ее в покое. Подошла официантка, налила мне свежего кофе.

– Я нанимаю Дэнни защитника, – сказал я, когда девушка отошла. – И экспертов, сколько бы это ни стоило. Мы будем драться.