К восьми часам утра барак совсем опустел.
Койки, заправленные одеялами из серого армейского сукна, мутные окна... Яшке невольно подумалось, что и завтра и послезавтра будут только эти койки и окна и что никуда от них не денешься, как не укрыться в степи от унылого бесконечного дождя, который барабанит по стеклам и сечет по крыше барака.
Яшка долго ворочался с боку на бок, а потом уткнулся лицом в подушку, чтобы ничего не видеть. Ему уже и впрямь казалось, будто он не на шутку болен. Вот стоило ему заболеть, и уже никому нет до него дела. Никто не зайдет его проведать. Кому он нужен такой!
«Ну да, — подумал он с горькой обидой. — На комитете все болтают о чуткости. Но не приведи господь заболеть...»
Ему особенно было обидно, что до сих пор к нему не пришла Надя. А он надеялся. Ему так хотелось, чтобы она пожалела его!
Прошло не больше часа, а показалось — вечность. Одиночество становилось невыносимым. Яшка чувствовал, что должен хоть с кем-нибудь поговорить. Должен! Иначе не выдержит. Но с кем? Вокруг никого. А в соседнем бараке? Не может быть, чтобы и там никого не было. Конечно, как он сразу об этом не подумал? И, сбросив с себя одеяла, Яшка с лихорадочной поспешностью стал одеваться.
В соседнем бараке топилась чугунная печурка и кисло пахло портянками. Возле печурки спиной к двери сидели двое. У одного из них была повязана щека, а второй, вытянув к огню длинные босые ноги, натягивал на себя тельняшку.
Яшка узнал Бояркова.
— Блеск! — сказал Боярков, кивая головой, а его приятель, у которого, должно быть, болели зубы, добавил:
— Заходи, мы не кусаемся.
Черный набухший плащ переломился надвое, когда Яшка присел на табурет. Развязав тесемки, Яшка отбросил капюшон.
— Я слыхал, что ты болеешь, — сказал Боярков и кивнул на парня с повязанной щекой. — Мы вот с Костей тоже страдаем. Может, в картишки перекинемся, а?
— Не играю, — ответил Яшка.
— А стопку дать?
— От стопки, пожалуй, не откажусь, — ответил Яшка, которому не хотелось уронить своего достоинства в глазах незнакомого парня. — Как это поется в песне? От всех болезней нам полезней стопка спирта и вода...
Приятель Глеба коротко и как-то визгливо хохотнул и полез под койку за бутылкой. Затем достал из рюкзака банку рыбных консервов, которую ловко открыл ножом, и разлил водку по стаканам.
— Ну, за знакомство!.. — сказал Яшка.
— Дай бог не последнюю...
Водка обожгла. Яшке стало жарко.
А когда — не отказываться же от угощения! — выпили по второму и по третьему разу, Яшка, следивший за тем, как Боярков, поднаторевший, видимо, в этом деле, умудряется поровну разливать водку, невольно подумал, что Глеб, — в сущности, компанейский парень и что напрасно его недолюбливают. Правда, когда разыгрался буран, Боярков не пошел со всеми разгружать платформы, но стоило ли постоянно тыкать ему этим в нос? К тому же, как знать, Боярков, быть может, тогда действительно по-настоящему был болен?
Из дальнейшего — слово за слово — выяснилось, что Боярков твердо решил уехать. Нечего ему прозябать в МТС! Для хорошего шофера везде найдется работенка, верно?
— Кто спорит? — сказал Яшка.
— Может, присоединишься к нам? — спросил Боярков. — Все-таки втроем, — он кивнул в сторону парня с повязанной щекой, — в дороге веселее будет.
— Втроем... — Яшка задумчиво вертел граненый стакан. — Так ты говоришь...
И замолчал.
Он заметил, что Боярков не слушает его, а почему-то пристально смотрит мимо него на дверь. Что он там увидел?
Проследив за взглядом Глеба, Яшка оглянулся и обомлел. В дверях за его спиной стояла Надя.
Она была в знакомом Яшке рабочем комбинезоне, по которому стекала на пол вода. Надя молчала.
И Яшка сразу протрезвел. Он вскочил. Надо было как-то объяснить Наде свое присутствие в этом бараке. Он действительно болен, пусть она не думает, что он притворяется. А что касается бутылки на ящике, так это...
Но Надя повернулась и с силой захлопнула дверь.
— Счастливо... — сказал Боярков и помахал ручкой. — Сеанс продолжается. Разольем?
— К черту!.. — Яшка оттолкнул Бояркова и ринулся к двери, опрокинув по дороге табурет. Выскочил под дождь в расстегнутой гимнастерке, крикнул:
— Подожди, Надюша!
Надя, казалось, не слышала.
— Надюша, понимаешь...
— Еще бы не понять! — Надя неожиданно остановилась и обернулась к Яшке. — Я думала, ты болен. Мне Саня сказал. А оказывается, что ты...
В ее голосе было столько презрения, что Яшка не решился подойти.
— Только в целях профилактики, — сказал он вкрадчивым, просящим голосом и приложил руку к сердцу. — Ты не думай, что я... У меня действительно температура...
— Вижу.
— Нет, кроме шуток... — начал Яшка. — Даже врачи советуют...
Надя, не скрывая насмешки, сощурилась.
— Ах, так это тебе врачи посоветовали! — сказала она. — Я так и думала.
— Ну, знаешь... — В Яшке закипала злость. — В конце концов я уже вышел из младенческого возраста. Я не Чижик, за которым надо присматривать. Что хочу, то и делаю. Понятно?
Чего не наговоришь сгоряча! Было произнесено много обидных и резких слов. Когда человек раздражен, он не всегда отвечает за свои поступки. А тем более такой человек, как Яшка.