Читаем Хороший сын (СИ) полностью

Негров я вообще-то видел только по телевизору. Кроме тех, которые голодают в Африке, есть и другие, которых насильно увезли в Америку и сделали там рабами — это, конечно, было не очень красиво, но там им, по крайней мере, дали хоть какую-то одежду. По Америке ходить голышом не разрешается. По Белфасту тоже. Ну, разве что в районе у протестантов. Протестантов я тоже видел только по телевизору.

— Микки, ну хватит ворон считать! — Мэгги тянет меня за рукав. — В школу опоздаешь.

Я швыряю тряпку в раковину и бегу через гостиную наверх. К себе в комнату пробираюсь на цыпочках, чтобы не разбудить Папаню. Ма все-таки его впустила, когда он пришел среди ночи и начал колотить в дверь. Он привел с собой каких-то чужих дядек. Я стоял на верхней площадке и все слышал. Я рассказал Пэдди, что они говорили про какие-то деньги, а еще, что Папаня плакал. Дядьки пообещали, что сегодня придут снова.

Пэдди думал, что на этот раз Папаня уже не вернется. Думал он! Когда Пэдди пытается думать, ничего путного у него не выходит. А Папаня все равно каждый раз возвращается.

Хватаю портфель, бегу вниз, обратно на кухню.

— Ма, я пошел! — кричу во двор.

— Умыться не забыл? — откликается она.

— Не!

Смотрю от двери на Мэгги, делаю вид, что ковыряю пальцем в носу и вытираю сопли о джемпер. Она смеется в ладошку. Ей кажется, я вроде этих, из телевизора. Вроде «Лорела и Харди» или «Эббота и Костелло». Мы в них иногда играем. Мэгги говорит: нечестно, что мы никогда не играем в смешных девчонок, а я ей на это — не я же виноват, что смешных девчонок не бывает. Если бы бывали, их бы показывали по телевизору, верно?

Показываю, что вскакиваю на коня и мчусь вперед, огибаю стол и стул, проскальзываю в полуоткрытую дверь гостиной, объезжаю Папанин стул, потом диван.

— Чем-пи-он, вол-шеб-ный конь! — пою, отдавая салют телевизору. Галопом — через входную дверь. Мэгги бежит следом.

— Только на улице так не делай, Микки! — просит она.

Можно подумать, это ей велено за мной присматривать.

— Я ж не дурак, — говорю. — Давай дуй обратно. И заталкиваю ее назад в гостиную.

Пустырь перед нашим домом превращается в бескрайнюю прерию, а древние полуразвалившиеся домишки справа — в заброшенный город времен Золотой Лихорадки, где-то на Диком Западе.

Чемпион уносит меня в сторону заката.

— И который, мистер Доннелли, по-вашему, час? — спрашивает мистер Макманус.

Я стою в дверях, разглядывая носки ботинок.

— Извините, сэр.

Смешной он тип, наш мистер Макманус, — ругает меня за опоздание, но я-то знаю, что ему наплевать, я же телепат. Очень мои способности помогают, когда надо узнать, что человек взаправду думает, а что нет. Сейчас мистер Макманус только понарошку сердится, а я делаю вид, что мне стыдно.

— Иди садись, Доннелли, — говорит мистер Макманус и снова утыкается в книжку.

— Ну, чего тут происходит, Пердун? — спрашиваю, втискиваясь за парту.

— Да обычная хрень, — отвечает.

— Ну, раз уж мы все наконец собрались, — мистер Макманус бросает на меня косой взгляд, — давайте проведем небольшой конкурс. Напишите сочинение длиной в страницу на свободную тему. Победителя ждет приз. Ну а кто не хочет участвовать — просто тихо посидите.

Все стонут. Основную программу мы сто лет как прошли, теперь только и делаем, что поем и читаем всякие истории, и всех это достало. Меня, правда, нет. Я люблю песни и истории. Так что я напишу свое сочинение. Надо, чтобы Крутые Парни его не увидели — они с удовольствием грохнут меня, потому что я умный, но не крутой. Слава нашему Господу, Пресвятой Богородице и Младенцу Христу, у меня есть друг Мартин, Мартун-Пердун. Пердун — классный парень и тоже крутой, но он не из них. Не будь его, меня бы уже раз семнадцать прикончили.

МОЙ ПЕС КИЛЛЕР

Мой Киллер — он отличный пес,


Это вовсе не вопрос.


Когда я вожу его гулять,


Он и не думает сбежать,


Он все команды выполняет


И ни на кого никогда не лает.


Ну да, он не учился в школе,


Но оттого глупее, что ли?


А если он к нам в класс придет,


То, спорим, сразу сдаст зачет.


Он ночью лает иногда —


Его пугает темнота,


На папин стул он любит влезть,


Потом там остается шерсть,


А маму это очень злит,


Она зовет его «бандит».



Не лучшее из моих стихотворений, но это я так, развлекаюсь. Интересно, а в стихах можно писать неправду? Они сдохнут от зависти, если решат, что у меня есть собака.

— Ну, участники конкурса, закончили? — спрашивает учитель.

— Да, сэр.

Все фыркают и таращатся на меня и еще на двух умников, которые откликнулись. Я вечно что-нибудь такое выпаливаю. А чего бы, казалось, не придержать язык, пока я не выберусь из этой школы и не перейду в гимназию Святого Малахии?

— Кто читает первым? — спрашивает мистер Макманус.

— Я, сэр! — вызывается Прыщ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Философия / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза