Хорошим людям - доброе утро

- Мальчики, вы слышите этот голос? - спросил он у своих дружков. - Он хочет, чтобы я отдал ему эти теплые валенки. У меня ревматизм, а ты молодой.

Я схватился за валенок и хотел стащить у него с ноги, но Циркач ударил меня ногой прямо в лицо.

- Иди ты… - сказал Циркач. - Иди ты от меня. Привязался!

Я посмотрел Циркачу в лицо, в его бесцветные, чуть косоватые глаза и не увидал в них ни стыда, ни жалости. Наглые глаза, как у Мазина. И вдруг я понял, что боюсь его. «Мазина боялся, Циркача боюсь, - подумал я. - Только бы никто об этом не догадался».

Всю ночь я не спал и придумывал месть для Циркача. А утром намотал на ногу бумагу и одел свои старые ботинки. Нос у меня распух, под глазами синяки. В этот день я плохо работал и впервые не выполнил дневной нормы.

Когда мы возвращались в колонию на обед, я увидел Лену, бежавшую нам наперерез. Она вытащила из кармана конверт и показала мне.

- Часовой, - попросил я. - Это письмо от матери. Разреши взять.

- Нельзя,-ответил часовой. - Только через комендатуру, в установленном порядке.

Лена шла рядом с нами и ничего не говорила. В руке она держала твое письмо, я даже различал твои почерк на конверте. Мне нужно было только протянуть руку…

- Часовой, будь человеком! Ведь от матери письмо.

- Я-то человек. А вот ты кто? Проходи, девочка.

«Он человек, - подумал я.-А кто я? И я тоже человек. Я тоже человек, только потерянный».

После обеда меня вызвали к начальнику лагеря.

- Садитесь, Корсаков.

Я сел.

- Как вас разрисовали. Трудно? Мне здесь тоже трудно. Каждый день смотрю на плохое, на молодых ребят, которые вдруг стали ворами. Они бы могли учиться, работать, читать, гулять, плавать по морям, а они стали ворами. Приятнее было бы мне работать среди честных людей.

Я промолчал.

- Вот письмо.

- Спасибо, гражданин начальник, - сказал я. - Разрешите идти?

- Идите. Но девочку больше не впутывайте в это дело.

- У меня нет другого выхода, гражданин начальник. Если мать узнает обо мне, она умрет с горя. Из заключения я выйду, а если мать умрет, как тогда?

Я посмотрел ему в глаза. Они были у него серые и грустные.

- Ладно, Корсаков. Письма приноси мне, а я буду передавать их Лене Кежун.

А вечером Циркач сам отдал мне валенки.

- Возьми.-Он бросил валенки.- Носи и вспоминай меня.

Но с этого дня Циркач приставал ко мне каждый день. То он, когда я умывался утром, уронил мой зубной порошок. То насыпал мне в суп столько соли, что его нельзя было есть.

Однажды, когда я писал тебе очередное письмо, он выхватил его и стал зубоскалить.

- Братики-уголовнички, сейчас с этой эстрады я прочитаю вам художественное послание дорогого сыночка к любимой мамочке!

- Отдай! - сказал я,

- Ха-ха-ха!-ответил Циркач. - Это я могу сказать: отдай. А ты ша, мальчик. Побегай по белому свету с мое, тогда и говори: отдай. А теперь твои старшие друзья по заключению хотят повеселиться.

- Отдай, Циркач, я тебя прошу. Ну, хочешь я подарю тебе валенки?

- Валенки? Нет, не подходит. В это дело почему-то вмешался гражданин начальник. Он здесь главный. А я уважаю главных. Ты не знаешь, почему в это дело вмешался начальник? А? Так я тебе отвечу: ты пожаловался ему. Ай-ай, нехорошо жаловаться на своих. Мы ведь вместе исправляемся. И у нас встречаются трудности на этом пути. А ты жаловаться..

- Я не жаловался, - сказал я.

Когда он прочел первые строчки письма, я ударил его. Удар был слабый, но от неожиданности он упал. Он тут же вскочил и сказал:

- Ах, вот даже как? Ну, начнем светопреставление, больше я терпеть не намерен! Граждане, прошу занять места.

Я сделал ложный выпад правой, а левой ударил в челюсть. Циркач отлетел в угол комнаты, постоял, сунул мое письмо в карман и пошел ко мне навстречу. Он замахнулся, но я ответил аперкотом в сонную артерию. Это был классический удар, сделанный по всем правилам бокса. Циркач даже не охнул, Я вытащил у Циркача из кармана письмо. Оно было скомкано и разорвано. Сел, чтобы переписать его, но руки меня не слушались, дрожали от напряжения после драки. Так я тебе и не отправил это письмо.

Прошло несколько дней. И вдруг меня вызвали в комендатуру, в комнату свиданий. Прихожу, вижу - сидит Лена.

- Почему вы больше не пишете? - спросила она.

- Я теперь буду отсюда писать.

- Вы ей все рассказали?

- Нет, но расскажу.

Лена сидела нахохлившись. Маленькая какая-то. Шапку сняла, у нее две тоненькие косички. Из-под шарфика торчал красный галстук.

- Принесла вам вазелин. - Она протянула трубочку вазелина. - Вы руки смазывайте и губы. От мороза помогает. Ну, я пошла. До свидания, товарищ Корсаков!

- До свидания. Зови меня просто Виктор. Какой я товарищ? Мне еще далеко до товарища.

- Можно, я буду к вам приходить? Я в классе всем про вас рассказала. Меня даже на сборе хотели обсуждать за то, что я дружу с вором. А вожатая сказала: «Кежун ведь не собирается сама стать воровкой. Она хочет перевоспитать Корсакова». Вы не сердитесь, я совсем не поэтому хожу к вам, чтобы перевоспитывать. Я знаю, вы уже сами перевоспитались. Я просто так хожу, не знаю почему. Я пошла.