Хорошо быть тихоней

И я немного рассказал ему о Мэри Элизабет, опуская то, что у неё есть татуировка и проколот пупок. Некоторое время он слегка улыбался, пытаясь понять, действительно ли я чувствовал вину. Потом сказал «да». Я мог взять его машину. Когда мама вошла с кофе, отец всё рассказал ей, пока я ел десерт.

Тем вечером, когда я заканчивал читать свою книгу, вошёл отец и сел на край моей кровати. Он закурил и завёл со мной разговор о сексе. Несколько лет назад он уже говорил со мной об этом, но тогда тема больше касалась биологического аспекта. Теперь он говорил что-то вроде…

«Знаю, я твой старик, но… в наше время невозможно быть слишком осторожным», и «предохраняйся», и «если она против, пойми, что она действительно этого не хочет…», «если ты будешь принуждать её к тому, чего она не хочет, попадёшь в неприятности, молодой человек…», «и даже если она говорит «нет», но на самом деле согласна, то совершенно понятно, что она играет в игры и не стоит того, чтобы тратить на неё время».

«Если тебе нужно с кем-то поговорить, ты всегда можешь на меня рассчитывать, но если тебе по какой-либо причине не захочется подойти ко мне, поговори со своим братом», и, наконец, «я рад, что мы поговорили».

Потом отец взлохматил мне волосы, улыбнулся и вышел из комнаты. Наверное, я должен тебе сказать, что мой отец не такой, каких обычно показывают по телевизору. Такие вещи, как секс, не смущают его. И он довольно много об этом знает.

Думаю, он особенно обрадовался, потому что, когда я был очень маленьким, я много целовался с одним соседским мальчиком, и хоть мой психиатр и сказал, что познавать такие вещи для маленьких мальчиков и девочек — нормальное явление, мне кажется, отец всё равно боялся за меня. Я считаю это нормальным, но я не уверен почему.

Так или иначе, мы с Мэри Элизабет приехали в город посмотреть кино. Мы смотрели, что называется, арт-хаус. Мэри Элизабет сказала, что этот фильм получил награду на каком-то известном европейском кинофестивале, по её мнению, это впечатляет. Пока мы ждали начала фильма, она возмущалась, как стыдно, что столько людей предпочитают ходить на глупое голливудское кино, а наш зал насчитывает всего несколько человек. Потом она разглагольствовала, как ей не терпится уехать отсюда и пойти в колледж, где люди оценивают такие вещи по заслугам.

Потом началось кино. Оно было на иностранном языке, а внизу экрана появлялись субтитры, что было весело, ведь я раньше никогда не читал фильмов. Само кино было очень интересным, но мне оно не показалось очень хорошим, потому что после его окончания я не почувствовал себя иначе, чем до просмотра.

А вот Мэри Элизабет почувствовала. Она постоянно повторяла, каким «выразительным» был этот фильм. Таким «выразительным». Наверное, так и есть. Дело в том, что я не понял его главной идеи, хоть она и была ясно выражена.

После мы поехали в магазин дисков в подвале, и Мэри Элизабет устроила мне экскурсию по нему. Она любит этот магазин. Она сказала, что здесь чувствует себя самой собой. И сказала, что до того, как кофейни стали популярными, ребятам вроде неё было некуда пойти, кроме как в «Большой парень», который до этого года был старым заведением.

Она показала мне раздел кино и рассказала обо всех этих культовых кинорежиссёрах и французах. Затем провела меня вниз, к разделу с дисками, импортируемыми из других стран, и поведала о «настоящей» альтернативной музыке. Далее мы прошли к разделу с фолк-музыкой, где она рассказала мне о женских коллективах вроде The Slits.

Она сказала, что неудобно чувствует себя, потому что ничего не подарила мне на Рождество, и хочет исправиться. И она купила мне диск Билли Холидей и спросила, не хочу ли я поехать к ней послушать его.

Я сидел один в подвале, пока она наверху готовила нам напитки. Я оглядел комнату, очень чистую и пахнущую так, будто здесь никто не жил. Здесь был камин с полкой наверху, на которой стояли трофеи побед в гольфе. Ещё здесь был телевизор и классная стереосистема. Мэри Элизабет спустилась с двумя бокалами и бутылкой коньяка. Она сказала, что ненавидит всё, что любят её родители, за исключением коньяка.

Она попросила меня разлить напиток, пока она разжигает огонь. Она была очень взволнована, что казалось странным, это на неё не похоже. Ещё она беспрерывно говорила, как любит огонь и как хочет однажды выйти замуж и жить в Вермонте, что тоже было странно, ведь обычно Мэри Элизабет о таких вещах не говорит. Когда она закончила с огнём, то поставила диск и, пританцовывая, подошла ко мне. Она сказала, что ей очень тепло, но не в смысле температуры.