Хорошо посидели!

Смех

Горит огнями клуб поселка.

Внутри — парад последних мод.
И дама каждая, как елка
Украсилась на Новый год.

Сверкают серьги, кольца, блестки,

Глаза горят светлее свеч,
И черно-бурые треххвостки
Кой у кого свисают с плеч.

Мужчины — в форме преотличной.

Полно погон и портупей.
Вид, что у публики столичной.
Вот, разве, лица потупей.

Утихли свары, слухи, сплетни, —

Все дрязги кучного жилья,
И лица светятся приветней:
Всем хорошо, и все — друзья.

Над снежной улицей поселка

Раздался лай и злобный вой.
Два пса, два прирученных волка
Сопровождают спецконвой.

Ссутулившись от воя волча,

Угрюмо вглядываясь в снег,
Голов не подымая, молча,
Бредут двенадцать человек.

Кругом белеет снег искристый,

Белеет кожа полушуб.
Кого ведут? Ведут артистов.
Ведут на сцену. В вольный клуб.

Несут под снежною порошей

Пожитков тягостную грузь,
Несут в сердцах тяжелой ношей
Неизбываемую грусть.

Раздался окрик: — Эй! Народный!

Чего плетешься? Иль уснул?!
Качнулся штык, и пес голодный
Сильнее повод натянул.

Но вот и рампа. В зал притихший

Крадется шепот, словно вор:
— Ты погляди. Народный бывший.
За что сидит? — За разговор.

И вот, все стихли. Очень скоро

Пришел заслуженный успех,
И смеху мастера-актера
Раскатом вторит зала смех.

Ха-ха-ха-ха! И зал хохочет,

В ладони яростно стучит.
То будто громом прогрохочет,
То пулеметом прострочит.

Но постепенно в хохот дикий

Актера смех перерастал.
Смеялся зал дубоволикий,
И вдруг смеяться перестал.

Как будто кто-то грозный, свыше,

Своим холопам подал знак.
Вдруг чей-то голос был услышан:
«Над кем смеется этот враг?»

Рядами кресел зал захлопал,

И все пошло своей канвой:
Кто к дому, кто в буфет затопал,
А кто — обратно под конвой.

Наш клуб