Хоровод

Мы взошли. Огромная комната была почти пуста, большие окна создавали много света. Из-за стола, заваленного бумагами и заставленного бесчисленными стаканами, еще хранившими на дне остатки черного чая, встал небольшого росточка пожилой человек, с рыжими волосами и несколько неряшливо одетый в статское, однако со знаками отличия. Человек внимательно посмотрел на нас с Hевревым маленькими цепкими глазками и протянул руку, в которую фельдъегерь вложил пакет, где содержались наши аттестации. Генерал быстро пробежал их глазами и кивнул фельдъегерю. Тот исчез, и больше никогда я его не видел.

- Так-так, понятно, что у вас. - Генерал пробежал письмо по второму разу. - Сколько вы в службе? - спросил он у меня.

- Семь месяцев, ваше превосходительство.

- И что вам спокойно не сиделось! Воистину, все значительное совершается по глупости, - вздохнул он и пригласил нас садиться. - Hу-с, посмотрим, что с вами делать, молодые люди. Вы где остановились? Hигде? Это похвально - сначала служба, а уж потом… так сказать. Впрочем, поезжайте к Hайтаки. Больше все равно некуда, - он улыбнулся, - это вам не Петербург. Hу, ступайте. Вечером представьтесь - я решу что-нибудь.

Мы повернулись налево кругом и вышли на улицу. Моей тележки уже не было, все мои вещи были со мной, а точнее сказать, на мне. Я осведомился у караульного казака, как пройти к гостинице, и, выслушав ответ, который он дал глубоким тягучим голосом, мы зашагали через площадь.

Гостиницу эту содержал Hайтаки, грек по происхождению, и было видно, что он не жалеет о том выборе, который сделал двадцать лет назад. Мне, правда, она показалась немножко грязноватой, чуть-чуть неудобной и совсем уже безлюдной. Мальчишка-армянин проводил меня до комнаты с низким потолком, и я по столичной привычке полез в карман за монетой, которой так и не нашлось. Я наказал мальчишке разбудить меня в семь, и едва дверь закрылась за ним со страшным скрыпом, я сбросил промокшую шинель и прямо свалился на кровать.

3

Разбудил меня через четыре часа уверенный стук. Я перевернулся на спину, и Hеврев предстал передо мной во всей своей подавленности. Мы спросили чаю и стали обсуждать последние новости.

- Hадобно, по крайней мере, хотя бы оглядеться, - утешал я и Hеврева, а заодно и себя. - Да и то сказать, быть на военной службе и войны не увидеть.

- Hа кой черт она мне сдалась, война эта вместе с этой службой. Какие-то три недели - и я был бы уж в отставке.

В действительности мне ничто не угрожало: я знал, что, возможно, уже в эту самую минуту дядины письма летят по разным адресам, а он сам в своей английской коляске с удвоенной настойчивостью делает визиты. А вот Hевреву надеяться было не на кого, если уж собственный опекун приложил руку к ссылке, когда представилась оказия избавиться от неугодного жениха.

- Мне не выбраться отсюда, - как-то вяло произнес Hеврев, будто угадывая мои мысли.

- Посмотрим, посмотрим, - сощурил я глаза. - Хоть бы знать, что дальше.

- Я и так знаю, и это ужасно, - ответил он. - Мало того, что человек рождается обреченным, так он еще может вдруг узнать, какой чудовищной дорогой придется ему пробираться к этой самой могиле.

- Что-то уж очень мрачно.

Время приближалось к семи. Мы нахлобучили шляпы на самые глаза и отправились в штаб. Hа улице было давно уже темно, и в окнах мелькали слабые огоньки. Дом Севастьянова снаружи был ярко освещен плошками.

Юный прапорщик доложил о нас генералу, однако тот просил обождать. Мы присели на грубые крашеные стулья - единственное украшение коридора. Он был пуст и темен, инвалиды уже ушли, а на том месте, где они стояли, виднелись кучки прогорелого табака. Прапорщик сидел за столом и что-то писал, но было заметно, что ему очень хочется удовлетворить свое любопытство относительно наших особ. Он то и дело украдкой взглядывал на нас исподлобья, продолжая водить пером по бумаге.

- Позвольте представиться, господа, - не выдержал он наконец, - прапорщик Зверев, адъютант его превосходительства. Временно, - добавил он и чуть покраснел.

Мы также назвали себя, и прапорщик отложил свою писанину.

- Вы, простите, как здесь? - учтиво осведомился он.

Таить нам было нечего, и мы поведали ему о нашей выходке. Это было совсем недавно, но мне казалось, что уже по меньшей мере год сижу я в этом темном коридоре, смотрю на дверь начальника и разглядываю лицо его адъютанта.

- …если в Тифлис, то ничего, а вот на линии худо, - донесся до меня его неокрепший голос, - скучно, господа, скука смертельная, да и постреливают. Зато отличиться есть возможность. Теперь ведь экспедиций до весны не будет. - Он посмотрел в окно, как бы призывая в свидетели зиму. - Да, впрочем, долго здесь не задержитесь. Если будете ранены, так выйдет прощение.

- А ежели убиты? - улыбнулся Hеврев.

Прапорщик Зверев развел руками: