Хоровод со смертью

Тронулись. Соседка тут же достала из пакета гамбургер и жареную картошку.

«Гамбургер небось с луком, и соус чесночный, – почти с ненавистью подумал Старыгин. – Ох, скорей бы доехать до Петербурга!»

– Не хотите попробовать? – Соседка неправильно истолковала его взгляд.

– Спасибо, – от неожиданности Дмитрий Алексеевич вздрогнул, – у меня есть еда.

Она поглядела с легкой насмешкой, а может, так показалось Старыгину, и вонзила зубы в гамбургер так, что из котлеты брызнул сок.

Чтобы не смотреть на такое безобразие, он достал из сумки термос с чаем, который любезно приготовила ему симпатичная девушка из гостиничного кафе. Она же положила ему в пакет три горячие булочки с вареньем и марципанами.

Соседка запила свою еду растворимым кофе. Чесноком не пахло, и Старыгин несколько приободрился.

Подъехали к Нарве, высадили пассажиров, соседка снова выскочила покурить, затем началась канитель на границе. Следовало сдать паспорта, получить их обратно, потом выйти вместе со всеми вещами, отстоять очередь на проверку, сунуть паспорт в окошечко и обязательно сделать глупое добродушное лицо, чтобы строгая девушка в окошке ни в чем не заподозрила своего соотечественника, возвращающегося домой. Впрочем, лицо Старыгин делал по привычке, девушке, похоже, было все равно, она больше глядела на фотографию в паспорте.

Когда наконец очутились в России и автобус, набирая скорость, помчался по Таллиннскому шоссе мимо сонных деревень с засыпанными снегом домиками и редкими дымками, поднимающимися из труб, мимо лесов с елями и березами, с прорисованными снежной пылью веточками, мимо заправок с ярко светящимися кафе, Дмитрий Алексеевич почувствовал едва ли не счастье.

«Кажется, все осталось позади, – думал он, – можно выбросить из головы весь этот кошмар с таинственными убийствами и заняться дома своими собственными делами. Которых, надо думать, накопилось великое множество…»

Соседка его снова крепко спала и даже пыталась во сне приткнуться к нему поближе. Старыгин отодвигался как только мог, но автобус тряхнуло на повороте, и коротко стриженная голова утвердилась все же у него на плече. Дмитрий Алексеевич мысленно вздохнул и решил покориться неизбежному. Однако плечо вскоре затекло, и он попытался вернуть женщину в вертикальное положение.

– В чем дело? – Она глядела на него со сна сердитыми глазами.

– Да ни в чем! – рассердился в свою очередь он. – Возьмите наконец себя в руки и не валитесь на плечо незнакомому человеку! Я, может быть, тоже хочу отдохнуть в дороге!

– Думаете, мне самой это нравится? – по-прежнему агрессивно спросила она.

– Уж не знаю! – Он пожал плечами.

– Послушайте, я не спала ночь, а завтра у меня сложнейшая операция. Я должна быть в форме, а для этого нужно выспаться. И вы мне не сможете помешать это сделать!

– Пока что вы мешаете мне! – буркнул Старыгин и подумал про себя, до чего же неприятная ему попалась попутчица.

Она пробормотала себе под нос что-то нелестное про некоторых занудных типов, которым нечего делать в дороге, оттого они и цепляются к людям. Дмитрий Алексеевич окончательно обиделся и решил, что больше не скажет соседке ни слова.

Он попытался задремать, однако перед глазами вдруг возникло лицо мертвой женщины, которую он нашел поздно вечером в темном переулке совсем недалеко от Ратушной площади. Старыгин против воли вспомнил ее широко открытые глаза, глядящие в ночное небо. В глазах этих не было ужаса, они смотрели отрешенно, безразлично. И лицо не исказилось от страха, на нем проступало странное удовлетворение. Весь вид этой при жизни холеной, дорого и со вкусом одетой женщины соответствовал стихам, что были написаны на пожелтевшем листке. Старыгин тотчас вспомнил эти стихи:

Шелка и бархат истлеют в прах
Румяна – какой в них прок?
Возьмешь с собою лишь стыд и страх
В последнюю из дорог…

Листок с этими стихами он держал тогда в руке. Листок был вырван из той же книги, что купил перед своей смертью профессор Хендрик Саар. Неизвестный убийца похитил книгу у своей первой жертвы и потом с упорством, достойным лучшего применения, вырывал из нее листки со стихами и подкладывал к телам последующих жертв.

Профессору он подложил листок с другими стихами, хотя суть была та же:

От многих знаний много вреда,
Всех ждет один конец.
И книги тебе не помогут, когда
Придет за тобою жнец.

И этому несчастному убитому священнику он подложил свой листок, Старыгин видел его в полиции, но стихи врезались в память:

Ни ладан церковный тебя не спасет,
Ни темные лики икон.
Костлявый хозяин с собой несет
Единый для всех закон.

Старыгин не осознавал, что бормочет врезавшиеся в память стихи вслух. И с удивлением услышал вдруг, как рядом женский хрипловатый голос говорит нечто подобное: