Хосе Марти. Хроника жизни повстанца

Эта борьба потребует от вас героизма. Но у простых людей, более чем у кого-либо другого, более чем у тех, кто по воле обстоятельств получает большие деньги и громкие имена, есть великолепная способность посвящать себя героическому. Требуйте достойной человека платы за ваш честный труд! Требуйте новых школ и земли для всех! И пусть каждый из нас тем самым заботится о благе других, ибо это и есть лучшая форма собственного блага.

Не говорите мне, что сегодня вас мало, что вы и ваши братья разрознены. Все в мире начинается со слабости, растет в страданиях, но, выжив, завершается расцветом. Упорство создает людей, обладающих всем.

Простой камень становится драгоценным после десятков жестоких ударов, придающих ему нужную форму. Путь к лучшей жизни тоже принесет вам удары, но в них родятся братство и счастье всех людей. Так объединимся же во имя этого и победим!..

Он еще долго потом вспоминал, как взметнулась пыль под копытами коней, умчавших на далекий север шестерых из штата Чиуауа. И на всю жизнь он запомнил метиса со шрамом через лицо. Не из-за этого страшного шрама, полученного в боях с французами, нет. Из-за слов:

— Спасибо, брат. Ты сказал за всех нас. Придет время, и мы победим.

Конец весны принес с собой болезнь. Грыжа, полученная в «Сан-Ласаро», снова дала о себе знать. Каждый шаг стоил Марти огромных усилий.

Кармен навестила его, и донья Леонора, не отходившая от постели сына, вдруг вспомнила о целой куче неотложных дел.

— Почему ты грустишь, Пепе, что беспокоит тебя? — спрашивала Кармен, нежно гладя тонкие пальцы Марти.

И вздыхала с недоумением и обидой, услышав:

— Пусть простит меня бог, дорогая, но из-за сладкого рабства любви я не делаю ничего для Кубы…

Франсиско Сайяс Басан, напротив, считал, что молодой Марти делает для Кубы слишком много. Разворачивая газеты и до и после болезни юноши, дон Франсиско первым делом искал на страницах его имя. Если оно стояло под отзывом о театральной премьере или отчетом о дебатах в конгрессе, дон Франсиско одобрительно оттопыривал губу, поправлял очки и прочитывал все до последней строчки.

Но если Марти писал о Кубе, почтенный плантатор врывался к дочери:

— Скажи своему кавалеру, девчонка, чтоб он кончил эти штучки! Ты думаешь, я не вижу, что он хочет на тебе жениться? Я не против, он мне нравится, но если он будет писать всякую ерунду, испанцы и после войны не позволят нам вернуться на остров!

Кармен опускала голову. Она-то знала, что Пепе будет писать о Кубе столько, сколько даст ему места в «Ла Ревиста Универсаль» ставший очень несговорчивым полковник Вильяда.

Положение в Мексике снова становилось тревожным. Порфирио Диас снова собрал отряды, и над правительством либералов нависла реальная угроза.

Марти призывал Лердо к спокойным и обдуманным шагам:

«Вы должны предугадывать, предусматривать и создавать во имя свободы. Вы должны овладеть искусством, которое называется — бытие американского либерала».

Но Лердо было не до искусства. Мятежники рвались к столице, и никто уже не верил успокаивающим правительственным манифестам.

1876 год подходил к концу под гром новеньких американских пушек «Армии революции». На сторону Диаса перешел даже председатель верховного суда Иглесиас — второе лицо республики. 21 ноября Лердо бежал. Под звон колоколов Диас вступил в Мехико, чтобы отныне единолично править страной тридцать четыре года — больше, чем любой другой диктатор в Латинской Америке.

Политический водоворот поднял на гребень волны любителей расправ и реквизиций. Нагло зазвучали их голоса, требовавшие покончить с «предателями народа» и устроить «Варфоломеевскую ночь» защитникам сбежавшего президента.

Друзья настойчиво просили Марти скрыться. Слишком много угроз раздавалось в адрес «горластого кубинца». Ранним утром 24 ноября Хосе переселился в квартиру Домингеса Кована.

У Кована его посетил Мануэль Гутьеррес Нахера, Они встречались и раньше и знали друг друга, как знают собратьев поэты, живущие в одном городе.

— Я не понимаю тебя, Марти, — говорил Нахера. — Ты мог бы стать певцом новой эпохи…

— Я не хочу даже думать об этом, Нахера.

— Дорогой Марти, зачем думать? Еще француз Малларме говорил, что стихи создаются из слов, а не из мыслей!

— Что же, быть может, стихи и можно сделать из величественных слов — ведь кирпичам безразлично, что из них строят, тюрьму или школу. Но поэзия создается только из мыслей. Я думаю, что уеду из Мексики…

Марти обсудил план отъезда с Кармен: он поедет в Гавану под чужим именем, познакомится с обстановкой, а оттуда отправится в либеральную Гватемалу, расцветающую страну, где они смогут устроить свой семейный очаг, избежав гнетущей атмосферы диктатуры. Кармен обещала ждать.

Но в глубине души Марти не был уверен, что, попав на Кубу, покинет ее. Он знал, что использует любую возможность уйти к повстанцам. И, чувствуя себя не вправе покинуть Мексику, не высказав вслух всего, что накипело у него в груди за последние месяцы, он написал статью под названием «Жребий брошен».