Хосе Рисаль

Самолюбивый и чувствительный к мнению других, юноша необычайно обостренно воспринимает все, что может задеть его. Его авторитет непререкаем для однокурсников, признающих в нем «капитана де Тревиля», его уважают все жители Каламбы как достойного отпрыска почтенного семейства, ценят (по крайней мере, всем своим поведением дают понять, что ценят) наставники-иезуиты, высоко отзывающиеся о его поэтическом даре. Из такого отношения к нему складывается образ самого себя как человека, имеющего право на уважение других. И вдруг в один миг вся эта картина оказывается разрушенной.

Во время каникул в отчем доме Рисаль часто совершает экскурсии по окрестностям, осуществляет мечту детства — поднимается на гору Макилинг. И вот, возвращаясь уже затемно из этого похода, усталый Рисаль идет домой, погруженный в собственные думы, полный сознания, что день прошел недаром. Из этих дум его выводит грубый оклик: «Стой!» Его догоняет лейтенант гражданской гвардии, с которым он только что разминулся и, не заметив его в неверном свете луны, не остановился и не снял шляпу. А между тем все «индейцы» при встрече с испанцем, занимающим официальный пост, обязаны отдать ему поклон. Лейтенант разъярен, в руках у него плеть, и он пускает ее в ход. Легкая рубашка тут же рвется, свистящие удары плети рассекают кожу на спине. От вопросов Рисаля «в чем дело?» лейтенант свирепеет еще больше и наконец, устав, ведет юношу в тюрьму, так и не снисходя до объяснений. Избитый, окровавленный Рисаль проводит ночь в тюрьме — без пищи, без воды, без всякой медицинской помощи. Наутро выясняется, что пленник — из почтенного семейства, и его отпускают, но и тут не снисходят ни до объяснений, ни до извинений — просто открывают дверь и жестом велят убираться.

Оскорбленный до глубины души юноша тут же едет в Манилу и требует встречи с генерал-губернатором. Во дворце его холодно выслушивают и тоже велят убираться, но на сей раз присовокупив несколько слов: «Забудь об этой истории и не смей никому болтать, не то живо отправишься на самый отдаленный остров». Но такое забыть нельзя, и десять лет спустя Рисаль напишет: «Я стал жертвой зверского нападения, а когда потребовал справедливости — ибо верил в нее — мне ответили угрозами».

Для романтически настроенного молодого человека такого удара достаточно, чтобы поколебать любую веру. Но судьба словно не довольствуется этим и преподносит Рисалю еще один урок. В 1880 году празднуется 333-летие со дня рождения Сервантеса, и лицей объявляет конкурс на лучшее произведение об авторе бессмертного «Дон Кихота». В конкурсе участвуют не только «метисы и туземцы» (как то было в 1879 году, когда Рисаль получил серебряное перо), но и креолы, то есть испанцы, родившиеся на Филиппинах, и даже пенинсуларес — «испанцы с полуострова», то есть родившиеся в Испании. Рисаль представляет на конкурс пьесу «Совет богов».

Содержание ее таково: обитатели Олимпа собрались под председательством Юпитера, чтобы решить, кто из поэтов достоин награды «за изящество слога и прославление добродетелей» (спор олимпийских богов о земных делах — характерный прием поэзии XVIII века, его не чуждался и Гете). Юнона, супруга Юпитера, предложила Гомера, Венера — Вергилия. Между богинями вспыхнула ссора, и тогда Минерва предложила Сервантеса. Последовала дискуссия, в результате которой было решено взвесить достоинства творений всех трех поэтов на весах Правосудия. Оказалось, что достоинства «Илиады», «Энеиды» и «Дон Кихота» равны.

Это юношеское произведение Рисаля можно было бы отнести к многочисленным писаниям, которые, по меткому выражению, только увеличивают «терзания господина нашего Дон Кихота». Но остановиться на нем необходимо, так как Рисаль излагает здесь свои взгляды на литературу, а прием, ему оказанный, повлиял на судьбу самого Рисаля.

Бессмертный роман Сервантеса может служить классическим примером того, как меняется восприятие героя в зависимости от времени, общественных условий, от особенностей национальной психологии читателей. Насмешка автора над своим героем несомненна (хотя есть и симпатия к нему), и в XVII–XVIII веках Дон Кихот считался отрицательным персонажем. Но в XIX веке — под воздействием романтизма — его стали воспринимать как олицетворение извечной коллизии между высокими стремлениями человека и прозаической повседневностью, между прекрасным идеалом и черствой действительностью. И такое романтическое восприятие не в силах поколебать самые неопровержимые доводы филологической науки, что, несомненно, свидетельствует о гениальности писателя, создавшего столь емкий образ.