Но мгла гвоздями звезд ее забила рот.
И бес сквозь роузан, взор устремивши книзу,
Уже пускается к Сладчайшей и к Парвизу.
Он беспощадностью похож на мясника.
Рот — пламень, а усы — два черные клинка.
Как вор укрытый клад, глядя сурово, ищет —
Так ложе царское, так он Хосрова ищет.
Нашел… и пересек он тяжестью меча
Хосрова печень… Так! Погашена свеча!
И крови под мечом взметнулся ток летучий,
Как пурпур молнии бросается из тучи.
И, разлучив чету, сей бес, удачей пьян,
Как сумрачный орел, взметнулся в роузан.
И царь, в блаженном сне погубленный навеки,
Все ж приоткрыл уста и чуть приподнял веки.
Весь кровью он залит… Глядит он, чуть дыша…
Смертельной жаждою горит его душа.
Подумал царь: «Ширин — жемчужину жемчужин
Я пробужу, скажу: глоток воды мне нужен».
Но тут же вспомнил тот, чей взор покрыла мгла.
Что множество ночей царица не спала.
«Когда она поймет, к какой пришел я грани, —
Ей будет не до сна среди ее стенаний.
Нет, пусть молчат уста, пусть дышит тишина,
Пусть тихо я умру, пусть тихо спит она».
Так умер царь Хосров, ничем не потревожа
Ширин, уснувшую у горестного ложа.
Пробуждение Ширин
Кровавый ток лился, все расширялся он…
Нарциссы глаз Ширин свой позабыли сон.
Порой, в былых ночах, о горестях не зная,
Она бросала сон при сладких звуках ная.
А ныне — не гляди, иль сердце заболит! —
Кровь жаркая царя проснуться ей велит.
Как птица, вскинулась от хлынувшего света.
Ее ужасный сон ей предвещал все это.
И сорвана Ширин с Хосрова пелена, —
И видит кровь она, и вскрикнула она.
Увидела не сад, не светлое созданье:
Встречает взор ее разрушенное зданье.
Престол, что без венца, ее увидел взор,
Светильник брошенный: все масло выкрал вор.
Разграблена казна, ларец лежит разъятый,
Войска ушли. Где вождь? Сокрылся их вожатый!
И мраком слов своих Ширин чернила ночь
И плакала; затем пошла неспешно прочь.
И с розовой водой вернулась к изголовью,
Чтобы омыть царя, обрызганного кровью.
Льет амбру с мускусом — и крови больше нет,
И тело царское сверкает, словно свет.
И тот последний пир, что делают для властных,
Устроила Ширин движеньем рук прекрасных.
И, раматами овеявши царя,
На нем простерла ткань алее, чем заря.
Усопшего царя как будто теша взоры,
Надела и сама роскошные уборы.
Шируйе сватается за Ширин
Для сердца Шируйе Ширин была нужна,
И тайну важную да ведает она.
И молвил ей гонец, его наказу вторя:
«С неделю ты влачи гнет выпавшего горя.
Недельный срок пройдет — покинув мрак и тишь,
Ты двухнедельною луной мне заблестишь.
Луна! В твоей руке над миром будет сила.
Все дам, о чем бы ты меня ни попросила.
Тебя, сокровище, одену я в лучи,
От всех сокровищниц вручу тебе ключи».
Ширин, услышав речь, звучащую так смело,
Вся стала, словно нож, вся, как вино, вскипела.
И молвила гонцу, потупясь: «Выждем срок!»
Так лжи удачливой раскинула силок.
И скоро Шируйе такой внимает вести:
«Когда желаешь ты царить со мною вместе,
Ты соверши все то, что я тебе скажу.
Я благосклонностью твоею дорожу.
Уже немало дней я чувствую всей кровью,
Что я полна к тебе растущею любовью.
И если в дружбе я, как ведаешь, крепка, —
Все для меня свершить должна твоя рука.
В своих желаниях я так необычайна, —
Но есть в них, Шируйе, и сладостная тайна.
В тот час, когда с тобой соединимся мы,
Я все тебе скажу среди полночной тьмы.
Прошу: ты пышный свод дворцового айвана
Снеси, хотя достиг он яркого Кейвана.
И дальше: повели, чтоб выкинули вон
Из царского дворца Хосрова древний трон.
Чтоб след могущества разрушили, чтоб рьяно
Взыграл огонь и сжег весь пурпур шадурвана.
Джемшида чашу, царь, вели сломать, чтоб к ней
Не мог нас привлекать узор ее камней:
И коль Парвиза власть уже не ширит крылья,
Пускай Шебдизу, царь, подрежут сухожилья.
Когда исполнят все, исполнят все подряд, —
Пусть погребения свершается обряд.
Дай шахматы царя из яхонтов на зелье
Целебное — сердцам подаришь ты веселье.
Пусть голубой поднос разломят, — бирюза
Пусть в перстнях и серьгах всем радует глаза.
Не слушай, как Хосров, ты без конца Барбеда,
Навеки изгони ты из дворца Барбеда.
Когда моих забот исчезнет череда,
Служением тебе так буду я горда!
И я склонюсь к тебе той сладкою порою
И тайну замыслов, как молвила, открою».
И сердце Шируйе отрадою полно,
По слову Шируйе все было свершено.
Все замыслы Ширин свершились друг за другом:
Все сделал Шируйе, чтоб стать ее супругом.
«Твой выполнен приказ», — услышала она.
И пылом радостным прекрасная полна.
Все из вещей царя, все из одежд царевых, —
От обветшалых риз и до нарядов новых,-
Все нищим раздавать велит она скорей.
Все на помин души — души царя царей.
Смерть Ширин в усыпальнице Хосрова
Заря меж облаков встает не в зыби ль сладкой?
Но сладкий день, взойдя, принес погибель Сладкой.
Хабешский негр, во тьме несущий камфору,
Рассыпал тюк — и луч прошел по серебру.
Из крепости смотрел на месяц чернокожий —
И вдруг оскалил рот, смеясь, как день пригожий.
Вот кеянидские носилки, лишь заря
Блеснула, сделала царица для царя…
Носилки в золоте; в кемарское алоэ
Рубины вправлены, напомнивши былое.
И царь, как повелел времен древнейших чин,
На ложе смертное положен был Ширин.