Хотел ли Гитлер войны. Беседы с Отто Штрассером

Если бы я мог принимать решения по данному вопросу, то я бы отменил эту норму, потому что, выражаясь фигурально, в течение пяти минут я бы явил миру одну из лучших армий на свете – армию добровольцев. Думаю, что ни один политик, рекламщик или дебильноватый кинопродюсер сможет придумать более эффективную кампанию – к несчастью, я должен использовать этот уличный жаргон нашего времени. Но они никогда не додумаются до такого, ибо их мозг слишком изощрен, чтобы поверить в нечто искреннее. И в их жизни никогда не было идеала.

Более того, им нравятся призывники. Им не нужны свободные люди, которые идут сражаться просто потому, что они – такие от рождения. Им нужны тупицы, которые будут делать то, что им скажут.

Кроме того, при моей схеме в мирное время эти добровольцы будут пользоваться преимуществами, например, при продвижении по служебной лестнице, но люди, которые разжигают войны, таких вещей не любят. Правда, сами они никогда и не воюют.

Стоя на открытой всем ветрам палубе и думая обо всем этом, я мысленно окидывал взором годы, прошедшие между двумя войнами, точнее, между двумя этапами одной войны. Теперь я думал о Германии.

Германию я видел по окончании Первой мировой, которую она откровенно проиграла. И вот буквально через десять лет после того сокрушительного разгрома она, скажу вам, была уже столь же мощной торговой державой, как и те государства, которые полагали, что разнесли эту страну на кусочки. Благодаря проделкам инфляции, она смогла избавиться от долгов. Затем она влезла в громадные долги, взяв денег у ведущих мировых держав и потратив их на улучшение замечательной и драгоценной собственности – самой Германии. Новые вокзалы, новые, современные предприятия, новые очистные сооружения, газовые станции, система коммунальных удобств в городах – все это делалось на те самые заграничные деньги, так что через пятнадцать лет, прошедших после окончания той разрушительной войны, страна Германия (и я видел это своими глазами) выглядела куда лучше, чем любая другая страна, за исключением небольших, прижимистых, прилежных и процветающих демократий Северной Европы, а также Швейцарии.

Эти деньги также потеряны – ведь после нынешней войны Германия не будет уже платить по обязательствам, разве что в обмен на новые заимствования. Но все, что она уже приобрела, остается, и это делает Германию, как сказали бы агенты по недвижимости, элитной собственностью, оснащенной по последнему слову техники и в очень хорошем состоянии. В этой стране, проигравшей в той войне и, как мы думаем, кандидате на проигрыш в этой, нет трущоб и заброшенных земель в привычном для нас понимании. Так неужели этот безумный процесс возобновится после войны? Неужели это и будет нашей наградой за нашу победу?

По завершении периода общественного благоустройства на зарубежные деньги Германия смогла наконец направить весь свой потенциал и все свои деньги на вооружение, и менее чем за двадцать лет после своего катастрофического поражения она стала самым мощным государством Европы в плане наземных вооружений, а также ВВС. Простым перемещением своего «веса» в ту или иную сторону она смогла постепенно порвать все путы, наложенные на нее мирным договором. В результате она смогла вернуть то, что потеряла, и даже приобрела больше, причем без каких-либо дополнительных затрат со своей стороны. Теперь она превосходила другие европейские государства не только в военном плане – не прошло и двадцати лет после поражения, как она заняла такие территории, каких не занимала никогда.

На данный момент – будем считать, по состоянию на август 1939 года – Германия была, по-моему, самой завидной во всех отношениях страной в Европе. Мир, который, судя по всему, потерял совесть, был готов даже забыть аннексию Богемии и Моравии; он был готов отвернуться, если она захочет присоединить к своим владениям Гданьск; думаю, что он был готов ограничиться только протестом и осуждением, если она присоединит к себе кусочек Польши, а именно то, что называется «Польским коридором». И уж точно, в чем я уверен, мир готов так или иначе урегулировать с ней колониальный вопрос.

Мир был готов смотреть на все это сквозь пальцы, если бы Германия осталась почивать на лаврах и удержалась от дальнейших завоеваний. Иначе говоря – если бы она оставила великие державы в покое. И вот тут, полагаю я, ничто уже не могло бы помешать ей стать первой державой мира – если бы она, пусть даже на какое-то время, перешла от военных методов в политике к использованию механизмов торгового, политического или дипломатического давления. И тот факт, что Гитлер не пошел по такому пути, когда он набрал уже все что можно и был готов получить и остальные, последние «дивиденды», как раз и свидетельствует, по моему мнению, о том, что в глубине души он был настоящим предателем немецкого народа.