Хотел ли Гитлер войны: к истокам спора о Сионе

Или это война, которая должна покончить с Гитлером, но после которой начнется эра Геринга? Стоило ли приносить в жертву миллионы людей в «ревущие двадцатые», чтобы устранить деспотический режим кайзера и двадцать лет спустя взрастить режим Гитлера? А в «ревущие сороковые» принести в жертву еще несколько миллионов людей, дабы уйти от гитлеровского режима, но вернуться к режиму Гогенцоллернов и Геринга?

А может, это война за выживание богатых? Война джентльменов или язычников, направленная на то, чтобы возвести на трон великодушного борца с язычеством? Так ради чего все это происходит? Наверное, об этом знают только инопланетяне. Мы — нет.

На протяжении столетий Европа двигалась, пусть медленно, но вполне ощутимо, в направлении идеалов человечности и правосудия. За первые четыре десятилетия двадцатого века Европа уже совершенно четко и определенно начала двигаться назад. Фактическое рабство, массовые ограничения свободы, эксплуатация населения, несправедливость вернулись в нашу жизнь. Конечно, они всегда маскировались под всякими благообразными масками, в первую очередь, под такими словами, как «патриотизм» и «национализм», но и паразиты, эксплуататоры, антипатриоты, надсмотрщики, губители человеческих душ точно так же использовали расцвет «либерализма», «гуманизма» и «справедливости» для своих собственных целей, внося свой вклад в общий процесс разложения. «Как? Вы хотите преследовать меня только за то, что у меня на предприятии потогонная система производства, или потому, что я содержу публичный дом? А как же насчет равенства, свободы, справедливости?»

Наконец, война покажет, можно ли будет возродить в Европе пусть медленное, но продвижение к благородным идеалам, которые многие, сознательно или нет, желают обрести всей душой и за которые борются. Или же мы увидим, что это всего лишь часть процесса упадка в условиях жизни, мысли и человеческого поведения, которое продолжается беспрерывно вот уже сорок лет.

От самого понятия свобода осталось уже столько мало, что все лозунги с этим словом уже больше напоминают неуместные остроты возле свежей могилы. До 1914 года каждый человек мог спокойно встать, собраться и отправиться на пароходе в любой уголок земли, не обременяя себя особыми формальностями. А перед этой войной ему уже был нужен паспорт, визы, разрешение на ввоз валюты и еще куча всяких разрешений, рекомендаций, справок и т. д., и т. п. Теперь же уехать из страны, находящейся в состоянии войны, практически невозможно — разве что приложив неимоверные, поистине нечеловеческие усилия. Невозможно отправить за рубеж и деньги, буквально ни копейки — вам опять придется преодолевать точно такую же кучу препятствий. В одной стране вы не сможете купить чай или кофе, в другой — достать масла; в третьей — мяса. И это происходит в начале войны за свободу. А что же будет тогда в конце этой войны?

Эта война должна была начаться — потому что ее вовремя не остановили. Когда же она началась, мы купили ее по самой высокой цене, и это был не самый лучший вариант, ибо покупать такой товар, как война, на пике торгов — глупо. Победу при случае можно было бы прикупить и по более низкой цене. Учитывая три следующих обстоятельства, победу можно было бы купить пусть и не по самой низкой, но все же приемлемой цене. Победу в формате Ватерлоо сегодня купить, думаю, не получится никак, и, тем не менее, мы должны платить именно такую цену.

С самого начала я глядел на приближение этой войны с каким-то нехорошим и постоянно усиливающимся предчувствием. По ряду причин я острее ощущал ее, чем многие другие, и в итоге оказался в положении человека, который стоит у дороги и кричит другому «уходи!», потому что тот не видит, что к нему приближается грузовик, который вот-вот просто собьет его. Но в ответ получает лишь холодный и изумленный взгляд человека, который не обращает внимания на обращенные к нему слова только потому, что произносящего их ему не представили.

Когда война началась, я впервые за много лет испытал удивительное чувство — возрождение надежды. Эта гнусная, никому не нужная война уже шла, но через пару месяцев я почувствовал, что мои страхи пропали. Я перестал бояться главного — что мы проиграем. Конечно, я еще пока не видел и того, как мы выиграем, но уже понимал, что мы не проиграем — и это было главным.

Причина заключалась в том, что союз Гитлера с Москвой, который вполне можно было предугадать и который в должный момент состоялся, не был доведен до логического конца, а именно: полноценный военный союз двух армий, которые бы действовали в унисон, заключен не был.

Взять замуж женщину, лоб которой заклеймен позорной буквой, и не насладиться удовольствиями, которые сулит брак? Самым непостижимым в этой ситуации оказалось как раз не то, что партнер бежал от брака, а что он отказался от утех на брачном ложе. Казалось, что Гитлер будет блюсти свою клятву насчет воздержания до невозможного. И только посмертное вскрытие или его личные признания могут на деле объяснить столь непонятный исход всего мероприятия.