Хотел ли Гитлер войны: к истокам спора о Сионе

Этот козырь, который держал в руках Шлейхер, был по-настоящему сильным при одном условии — правильной игре. Это был фактически козырной туз — при правильной игре. Но если бы он сделал верный ход, то тогда бы ему, во-первых, нужно было до всякого рода публичных разоблачающих заявлений получить у президента Гинденбурга полномочия по роспуску рейхстага, а после этого нужно было бы арестовать главных зачинщиков — Папена, Гитлера, Оскара фон Гинденбурга, главных юнкеров, Геринга и еще несколько человек, и, кроме того, сплотить вокруг себя многочисленных сторонников Грегора Штрассера из числа национал-социалистов и членов профсоюза Лейпарта, открыто объяснив им, зачем он все это делает.

Поступи он так — и Германия вкупе с Европой были бы спасены, ибо эти алчные помещики, так уж исторически сложилось, всегда были причиной европейских войн. Но вместо того, чтобы отдать соответствующие приказания Лейпарту, Шлейхер пустился с ним в длительные разговоры и дебаты — а ведь немецкие социалисты, как и все немцы (за исключением малочисленной группы военных), не делали ничего без команды свыше. Реакция Лейпарта на все эти планы отразилась в следующем вопросе: «А что на это все скажет господин Бумке?» Достопочтенный герр Бумке был в то время президентом Конституционного суда Веймарской республики, судебной инстанции, которой нужно было в обязательном порядке предоставлять все вопросы, связанные с конституционной процедурой, для рассмотрения и вынесения какого-либо решения. Страшный образ разгневанного и карающего Бумке стал тем молотом, который разбил вдребезги последнюю надежду на правильную и просто вменяемую политику на территории Германии.

Вот так и пришел конец. В последний момент с успехом завершилась некая комбинация, которая принесла Гитлеру место не вице-канцлера, но самого канцлера. Один из агентов фон Папена (звали его Вернер фон Альвенслебен) поведал Гинденбургу некую историю, которую горячо подтвердил Геринг. Речь шла о том, что якобы генерал Шлейхер вознамерился войти в Берлин с войсками Потсдамского гарнизона. После целой серии уже продемонстрированных жупелов — особенно насчет большевизма в земельном вопросе — этой «утки» оказалось достаточно, чтобы Старик принял нужное решение, хотя и восемь недель назад он поклялся не допустить богемского капрала к месту канцлера. У Гинденбурга тоже была земля, а потому он подписал «свидетельство о рождении» гитлеровского правительства. Игра закончилась.

Президент и фельдмаршал фон Гинденбург поставил, таким образом, свою подпись под приказом о новой войне, завизировав смертный приговор тысячам, а возможно, и миллионам немцев, испанцев, чехов, поляков и, как уже ясно, французов и англичан.

Я обратил внимание читателя на некоторые детали потому, что они многое объясняют в том, что касается жизни обоих Штрассеров, смерти Грегора и упорной борьбы его брата, Отто, с Гитлером.

Пока между Грегором Штрассером и Гитлером шел последний акт борьбы за души национал-социалистов и за судьбы Германии, Отто Штрассер, заклятый враг Гитлера, стоял в стороне. Он наблюдал за происходящим, делая, однако, при этом все возможное, чтобы помешать планам Гитлера. За пару дней до прихода последнего к власти он встречался в одном из ресторанов на улице Унтер ден Линден с Женевьевой Табуи — сегодня она публикует статьи в английской и французской прессе о политических загадках Европы. Мадам Табуи пришла от генерала Шлейхера. Этот слишком хитроумный, а потому несчастный канцлер за несколько часов до своего падения размахивал перед лицом француженки сжатым кулаком и говорил: «Этот Гитлер вот у меня где». Когда мадам Табуи сказала Штрассеру об этих словах, тот заметил: «Ну… если господин Шлейхер действительно держит его в ежовых рукавицах, то лучше бы он уничтожил его одним ударом, иначе будет слишком поздно».

Гитлер стал канцлером Германии. Но Отто Штрассер не чувствовал в себе той глубоко личной, персональной и неослабевающей ненависти к Гитлеру, какую он питал, например, в отношении Геринга, Геббельса и Гейдриха. В нем не было какого-то отвращения к человеку, уничтожению которого он посвятил свою жизнь. Поначалу такая позиция меня удивляла, но сейчас, кажется, я понимаю, почему все было именно так. Штрассер считает Гитлера этакой диковиной, чудом природы. Несмотря ни на что, он не может относиться к нему серьезно и не может удержаться от смеха при взгляде на него. Гитлер — это нечто, лежащее за пределами мира Штрассера.