Хоттабыч на линии прекращения огня

— Простите, пожалуйста, тетенька, — поспешно заговорил он, явно мешая деловой женщине, сосредоточенно изучавшей на ходу свою записную книжку, — не подскажете ли вы, как нам попасть в Старый город?

— А вы откуда, товарищи? — не отрываясь от записной книжки, поинтересовалась она.

— Мы… мы из кибуца! — поспешно соврал Волька, делая отчаянные знаки Хоттабычу, чтобы тот не вздумал вмешаться.

— Очень хорошо! Очень хорошо, товарищи, что вы приехали из кибуца в столицу государства и мечтаете своими глазами увидеть наше историческое наследие. А вот педагогам вашего кибуца я бы сделала строгий выговор за то, что они не объясняют новым репатриантам действительное положение вещей в Иерусалиме.

Женщина оторвалась от своей записной книжки и внимательно посмотрела на Вольку и на старика в канотье и пиджачной паре.

— Ну, конечно, я так и думала! Подросток из России и пенсионер из Ирака или Туниса, — она покачала головой. — Надо немедленно послать в этот кибуц инспектора Министерства просвещения. Это сущее безобразие! Что же они, считают, что в ульпанах достаточно преподавания языка… А старик тем временем ходит по Иерусалиму и пытается торговать старыми коврами. Хорошенькое же сионистское воспитание получит этот мальчик!

— Вы из какого кибуца, товарищи? — спросила она строго, но, видя, что мальчик совсем оробел, решила его приободрить и, мило улыбнувшись, обратилась к нему по-дружески: — Ти понимаешь русски язик?

Тут Волька совсем растерялся.

— Мы из этого… из кибуца Галуйот… Простите, тетенька! Бежим, Хоттабыч!

Деловая женщина проводила изумленным взглядом «новых репатриантов», улепетывающих по бульвару Маймонида в сторону проспекта Короля Георга Пятого. Длиннобородый старик, выходец из Магриба, Персии или Бухары, со свернутым в трубку и перекинутым через плечо ковром, скакал следом за юным пионером, словно ошалелый верблюд, наряженный в полотняную пиджачную пару. Пожав плечами, она внимательно осмотрела свои лакированные черные туфли и решительно зашагала в противоположном направлении, размышляя о том, что поднимет вопрос о политическом просвещении в среде новых репатриантов непосредственно на сегодняшнем заседании правительства.

— Хоттабыч, немедленно убери куда-нибудь этот ковер! — кричал на бегу задыхающийся Волька. — Люди могут подумать, что мы украли его в музее.

— Слушаю и повинуюсь, о предусмотрительнейший из отроков, — безропотно согласился джинн и щелчком пальцев отправил старинное транспортное средство в Саудовскую Аравию.

Сразу же за проспектом оказалось заросшее бурьяном и колючками мусульманское кладбище. Они без сил опустились на старую могилу, чтобы отдышаться и обдумать то странное положение, в котором они оказались. Наши путешественники даже и не подозревали, что они сидят на могиле, в которой покоятся останки великого человека, народного героя, достойного того, чтобы быть похороненным у Кремлевской стены. Волька совсем недавно прочел о нем в интереснейшей книжке Леонида Соловьева «Повесть о Ходже Насреддине».

— Что-то тут происходит странное, — размышлял вслух пионер Костыльков Владимир. — Ничего не пойму, хоть ты и «вложил в мои уста и уши язык древних иудеев». Стоит заговорить с местными жителями о Старом городе или о храме, как они тут же смотрят на тебя словно на сумасшедшего. Мы, конечно, не верим в сказки про так называемого бога и осуждаем религиозные пережитки, но понимаем историческую и культурную ценность произведений старинной культовой архитектуры. В Москве, например, каждый дошкольник может объяснить туристу, как найти храм Василия Блаженного. Подозреваю, Хоттабыч, что тут все дело именно в этом «особом статусе». Эх, жаль, не успел я толком расспросить Исаака Израилевича!

Хоттабыч уныло смотрел в землю.

— Вот если бы можно было облететь город незаметно, так, чтобы не привлекать к себе внимания!

— Слушаю и повинуюсь, о Волька ибн Алеша! — старик прямо подскочил на месте от радости и пустился в пляс вокруг могилы великого насмешника. — Как мне, старому балде, самому не пришло в голову! Я знаю, что делать, о РОНО моего сердца! Если тебе кажется предосудительным летать над городом на ковре-самолете, Гассан Абдурахман ибн Хоттаб превратится в птицу и с высоты птичьего полета высмотрит все тайны, которые скрывает от нас столица Сулеймана ибн Дауда, мир с ними обоими.

— А я, — торжественно заявил Волька, — тоже не буду сидеть сложа руки. Я залезу на крышу самого высокого дома и постараюсь оттуда рассмотреть окрестности. Скажи, Хоттабыч, ты мог бы достать мне полевой бинокль?

— Слушаю и повинуюсь!

В ту же секунду у Вольки в руках оказался увесистый цейсовский бинокль. Он с недоверием поднес его к глазам…

— Ух ты, настоящий! Молодчина, Хоттабыч!

Действительно, оптика была в полном порядке, «без дураков», как говорил Костыльков-старший, и никаких лишних брильянтов и жемчугов.

— Еще бы не настоящий, о начдив моих очей! — похвастался старик. — Осмелюсь предположить, что в пограничных частях не пользуются игрушками из «Детского мира».