Хоу-Хоу, или Чудовище

Лодка не показывалась. В течение нескольких часов, показавшихся нам вечностью, до самого рассвета, я смотрел и ждал, ждал и смотрел, наведываясь время от времени к моим дамам. Я узнал от Сабилы, что и отец ее, и Иссикор, оба были в лодке, что делало совершенно необъяснимым ее непоявление, конечно, при допущении, что Ханс доплыл благополучно. Если же Ханс погиб, тогда разгадка была проста: ведь экипаж не знал, в каком мы положении, и не знал даже, что нас можно спасти. Наконец, оставалась возможность, что суеверные вэллосы по религиозным мотивам отказались участвовать в похищении Святой Невесты.

Чем больше взвешивал я все возможности, тем сильнее мною овладевало отчаяние. Несомненно, что-то случилось, но что, что?

А вода поднималась. Казалось, вот-вот она перельет через береговую стену и тогда, конечно, нельзя будет оставаться в шлюзном сарае.

Не помню, упоминал ли я, что в нескольких ярдах направо поднимался футов на восемь над стеной большой утес, имевший вид глыбы, выброшенной из кратера вулкана. На этот утес не трудно было бы взобраться, и он был достаточно широк, чтобы нам можно было всем троим поместиться на нем. Самый сильный прилив не достиг бы его вершины, так как для этого вода должна была бы залить всю расстилающуюся за ним равнину на много ярдов вглубь.

Обсуждая мысленно все обстоятельства, я пришел к заключению, такому неожиданному и твердому, что мне самому показалось, будто оно было подсказано чьим-то внушением извне.

Я выведу женщин и положу их на вершине утеса. Темный плащ Драманы скроет их от наблюдения даже в эту яркую лунную ночь (туман давно рассеялся). Сам я вернусь в сарай, подожгу фитиль и присоединюсь к моим дамам, и мы станем наблюдать с утеса все, что произойдет в результате взрыва, и ждать приближения лодки. Впрочем, на последнее я уже почти не надеялся.

Оставив все сомнения и колебания, я принялся за выполнение плана с холодной, но бешеной энергией. Я схватил за руки обеих сестер, которые, вообразив, что спасение близко, шли довольно бодро, поднялся с ними на утес и велел им лечь ничком, набросив темный плащ Драманы на них обеих и на наши пожитки. Затем я вернулся в сарай, зажег спичку и поднес ее к концу фитиля. Огонек побежал вверх. Я выскочил вон, запер тяжелую дверь и помчался обратно на утес.

Пять минут прошло, и, когда я начал уже думать, что фитиль почему-либо испортился, раздался глухой грохот. Он был негромок. Не думаю, чтобы можно было услышать его на расстоянии пятидесяти ярдов, не напрягая специально слуха. Сарай был основательно построен, а крыша поглощала звуки. Похож был грохот не на ружейный выстрел, а скорее на звук какого-то тяжелого падения.

После этого сперва как будто ничего особенного не произошло. Но вот я заметил, что вода, до сих пор удерживаемая каменной подъемной дверью, вдруг побежала по каналу, как мельничный ручей. Внутренне торжествуя, я понял, что взрыв удался.

Шлюзы рухнули, и озеро прорвалось за ограду!

Минуту спустя я заметил, что из стенки канала выпал камень – один, другой, третий. Все сооружение точно таяло. Уже на его месте зияла все расширяющаяся брешь в береговой стене. Еще через минуту сарай рухнул, точно карточный домик, так как вода размыла фундамент. Канал превратился в настоящую реку, которая бурно затапливала низко лежащие поля за береговой стеной.

Я взглянул на восток. Край неба, там, где оно встречается с поверхностью озера, из черного становился серым. Начинался рассвет.

С неумолчным ревом через расширяющуюся с каждым моментом брешь в стене воды бежали на поля – безудержные, неисчерпаемые. Вид их был ужасен. Наш утес уже превратился в окруженный морем островок. И вот на востоке забрезжил первый луч еще не вставшего солнца, пронзая гигантским копьем омытое дождями небо. То было чудное зрелище, и с мыслью, что, может быть, в последний раз присутствую при нем на земле, я жадно смотрел на него.

Между тем женщины рядом рыдали от ужаса, ожидая, что нас вот-вот затопит. Будучи сам того же мнения, так как скала дрожала под нами, будто сейчас перевернется, подмытая водой, и погрузится в бездонную пучину, я делал вид, что не обращаю внимания на их страх, и упрямо смотрел на восток.

И вдруг с первым солнечным лучом из туманной мглы над озером вынырнула лодка. Рев воды заглушал всплески весел. На корме, приставив дуло револьвером ко лбу кормщика, стоял Ханс.

Я встал, и он меня увидел. Я знаками указывал ему, куда подплыть. Лодке грозила опасность опрокинуться или быть унесенной течением в водоворот, бурливший на месте шлюзного канала. Но вэллосы были искусными гребцами, а револьвер Ханса придал им храбрости.