Хождение в Кадис

Стояла ранняя осень. Шли не торопясь, дорога предстояла длинная, полная опасностей. Силы стоило поберечь для возможной схватки. Старик и юноша – лакомая добыча для беспутного люда, шатающегося по дорогам. Мало кто мог предположить, кто на самом деле эти скромно одетые путники.

Дорога – убогая колея, выбитая в земле колесами повозок, была завалена опавшими дубовыми листьями. Сладостно-горьковатый запах витал в прозрачном воздухе, грудь наполняло глубокое дыхание, и в тишине, царившей на опустевших полях, далеко разносились мерные удары цепов – на гумнах крестьяне молотили ячмень.

– Пришла пора узнать хозяина, – произнес Онисифор, когда они расположились на привал под старой рябиной. – Я никогда тебе о нем не рассказывал, но ты уже вырос и умеешь держать язык за зубами.

Афанасий отложил баклажку с водой и выпрямился. Разговор предстоял серьезный, возможно, самый серьезный из всех, которые когда-либо вел с ним наставник.

– Мы держим путь в землю псковскую, к преподобному Ефросину. Как ты можешь догадаться, схиму он принял только для виду, чтобы, как мы, перегодить лихое время. На самом деле отец Ефросин не кто иной… – Тут Онисифор замолк и осмотрелся, не подкрался ли незаметно соглядатай.

На рябине поспели красные ягоды, с пажити тянул свежий ветерок, нес паутинки, радужно переливавшиеся в солнечных лучах. Было тихо и свежо, каждый звук отчетливо раздавался в холодном воздухе. Подобраться незамеченным было невозможно, но наставник все же внимательно огляделся и лишь после этого продолжил.

– Да, сей скромный инок не кто иной, как светлейший князь Иван Дмитриевич, сын невинно убиенного князя Шемяки. В его руках все нити. Тайные дружины, готовые в нужное время встать на сторону правды, золото, верные подьячие в указах, достойные воеводы, преданные бояре. Кроме нас есть еще василиски, ждущие указа. Стоит князю Ивану сказать слово, и ты представить себе не можешь, какая каша заварится на Руси!

Глаза Онисифора заблестели, щеки побагровели от возбуждения.

– Ох, доберемся мы до семьи отравителя, ох, доберемся!

Афанасий хотел было спросить, по-христиански ли уничтожать невинных потомков злодея, но счел за лучшее промолчать. У Онисифора на все находился ответ. Да и зачем спорить с наставником, все равно он, Афанасий, выполнит любой приказ учителя.

Осенний воздух, наполненный грибной свежестью и горьковатой гнилью вянущей листвы, сам вливался в легкие. Было сладко отдыхать под рябиной и так радостно жить на земле. Смерть казалась далекой, а страдание придуманным.

– Пятнадцать лет назад постригся князь Иван, – продолжил Онисифор. – Пятнадцать лет ждет возмездия. Пора, ох как пора.

– А далеко ли идем, учитель? – решился спросить Афанасий.

– Двадцать пять верст от Пскова. Там на берегу Толвыреки стоит Трехсвятительский монастырь. В нем живет преподобный Ефросин. Место пустынное, поначалу преподобный пребывал в ските вдвоем с иноком Серапионом. Сейчас число братии умножилось, и для них построили кельи и храм. О том, кто таков отец Ефросин, никто не догадывается. И ты виду не подавай. Мы на богомолье идем, прикоснуться к благодати. Понял?

– Как не понять. А что делать дальше станем?

– Это князю решать. Он над нами хозяин. Что скажет, то и сделаем.

Через три дня пути ночью повалил снег. Еще накануне дорога была желтой от листьев, а утром, проснувшись в позабытом крестьянами стоге сена, путники зажмурились от невыносимой белизны.

Прошла неделя, и поздним вечером в заднюю калитку Трехсвятительского монастыря тихонько постучали. Чернец, ходивший внутри двора с колотушкой, нехотя приблизился к калитке:

– Кто там?

– Отвори, брат Феофил.

– А, это ты, Онисифор! – воскликнул сторож. Видимо, голос путника был ему хорошо знаком, если он сумел узнать его через калитку.

– Попробуй тебе не отворить, – произнес чернец, отодвигая засов. – Себе дороже выйдет, – добавил он шепотом, но Афанасий расслышал.

Калитка отворилась, и путники, с ног до головы запорошенные снегом, вошли во двор.

– Давненько не появлялся, – приветственно произнес чернец. – Уж позабыл, как ты выглядишь.

– Зато я вас всегда помню, – усмехнулся Онисифор.

– А это кто с тобой? – спросил чернец.

– Вельми богобоязненный юноша. Жаждет благословения преподобного.

Чернец одобрительно закивал и принялся закрывать калитку, а Онисифор пошел внутрь двора. Судя по уверенности движений, он был хорошо знаком не только со сторожем, но и с устройством обители. Чернец не стал спрашивать, куда и зачем он идет, и Афанасий понял, что наставник здесь свой человек.

В дальнем углу двора смутно виднелись очертания низенькой избы, похожей на те, которые Афанасий во множестве встречал, проходя через убогие деревни псковского края. Онисифор направился прямо к ней и, подойдя, осторожно постучал в дверь.

– Кто пришел? – спросили из домика.

– Во имя Божие отвори, отец Ефросин, – негромко произнес Онисифор.

Дверь отворилась. На пороге со свечой в руках стоял чернец. Его бледное лицо, освещенное колеблющимся светом, показалось Афанасию прекрасным. Худощавое, с огромными, блестящими глазами, оно излучало благородство и отрешенность.