Хождение в Москву

Михаил в юности слышать не хотел о семейном деле. Окончив Московский университет, остался на кафедре, преподавал историю. Но им завладела другая страсть – к искусству. В 21 год, став совершеннолетним, студент, живший на 75 рублей в месяц, получил колоссальное наследство. Он купил особняк на Смоленском бульваре (в советской Москве – райком партии, ныне – некий банк). И превратил его в картинную галерею. В его стенах Москва увидела впервые картины Гогена, Ван Гога и Боннара. Искусством братья-меценаты не ограничились. Морозовские миллионы текли в городские приюты и больницы, Московскую консерваторию и Строгановское училище. Известный в народе по репризе Аркадия Райкина «Греческий зал» отделан в музее на Волхонке на деньги Михаила, оказавшего большое влияние на брата Ивана и других московских коллекционеров.

Ивану Морозову судьба отпустила больший срок жизни. Из Твери в Москву он перебрался в тридцать лет, где подружился с Валентином Серовым, вошел в круг знаменитых художников и собирателей. Купец быстро стал среди них «одним из крупнейших русских коллекционеров», как пишут о нем. Современники видели в этом купце фигуру, равную основателю Третьяковской галереи. Русскую живопись Иван Морозов начал покупать с картины Левитана, она стала первой в числе 303 картин отечественных художников. Картин современной французской живописи спустя несколько лет после начала собирательства в коллекции Ивана Морозова насчитывалось 250. Их он покупал в Париже, там его, кроме картин, ничего не интересовало. Ходил не к красавицам, а на выставки, в галереи, мастерские. Пропадал там часами. Увозил в Москву шедевры, заполняя ими стены большого дома. Для картин купил по примеру брата особняк на Пречистенке. (В нем теперь Российская Академия художеств.)

В доме Морозов устроил комнату-сейф. Стены и своды выложили в ней из огнеупорного кирпича. Стальная дверь запиралась на шесть замков с секретами. Открыть ее мог только хозяин, зная, в какой последовательности замки поддаются ключам. Картины без рам в экстренном случае можно было упрятать в стальной сундук, высотой полтора метра и длиной три метра. (Здесь, в «стальной комнате», в советской Москве хранились рукописи Льва Толстого, куда каждый мог прийти как в библиотеку. Там я держал в руках школьное сочинение автора «Войны и мира».) Замки с секретами не помогли Ивану Морозову. Пришлось ему отдать ключи новой власти, национализировавшей картины и все прочее в 1918 году. Великий меценат эмигрировал во Францию, где жизнь его догорела за три года.

На другой стороне Варварки у палат бояр Романовых выделялся большой помпезный дом «Товарищества Викулы Морозова и сыновей». Тверскому купцу Викуле Морозову бог послал пять сыновей. У Викуловичей страсть к собирательству захватила одного – Алексея. В детстве он огорчал родню неспособностью к учению. Даже реальное училище не осилил. Ходил с охотой на лекции по истории и географии в Московский университет. Профессоров приглашал на дом. Долго ему пришлось заниматься коммерцией, возглавлять товарищество. Наконец, в 43 года, передав дело брату, он всецело отдался страсти. Картин не покупал. Собирал отечественное прикладное искусство: фарфор, миниатюры, лубочные картинки, гравюры и литографии-портреты, изделия из хрусталя, стекла, серебра. А еще покупал старинные табакерки, резные деревянные игрушки, ткани, вышивки, иконы. Все это входило в круг интересов одного коллекционера. Морозовские собрания фарфора и гравюр считались лучшими в России.

Обретенные сокровища Морозов хранил в просторном доме во Введенском (ныне Подсосенском) переулке, 21. Кабинет украшали картины, написанные Врубелем на тему «Фауста» Гете. Этот дом-музей приглянулся анархистам-латышам, захватившим его весной 1918 года. За месяц революционеры разворовали все до одной табакерки, все ткани, перебили много фарфора, поломали мебель. Гравюры вытряхивали из папок на пол. Искали в них нечто более ценное…

Все, что осталось, – национализировали большевики, открыв в доме музей старины. Спустя несколько лет особняк понадобился новой власти для утилитарных целей. Музей закрыли в 1929 году, когда начали крушить все подряд в старой Москве. Коллекции раздали музеям. Фарфор, 2459 предметов, попал в Кусково, дворец-музей. Там можно увидеть, на что тратил миллионы Алексей Морозов. Не в пример родственнику, он не уехал за границу, умер в Москве, пережив свой расчлененный музей.

Все дома на Варварке принадлежали фамилиям богатейших купцов и фабрикантов – Перловым, Расторгуевым, Арманд. Ни один аристократ владений здесь не сохранил, за исключением Романовых, в чьих палатах открылся музей царской фамилии. В доме на Варварке, 26, помещалось товарищество русско-американской резиновой мануфактуры «Треугольник», промышлявшее товаром в начале ХХ века крайне необходимым – галошами. Оно соседствовало под одной крышей с «Сибирским подворьем», с одной из многих гостиниц Китай-города, где теперь одна «Россия». Ради нее безжалостно сломали почти все другие строения.