Хождение в Москву

Напротив Рабкрина, на Ильнике, 14, помещался Наркомат внешней торговли. В подъезд бывшего Купеческого банка входил неизменно одетый по последней моде джентльмен Лев Борисович Красин. До революции в московских салонах дамы обожали управляющего московским отделением германской фирмы «Сименс и Гальске», будущего члена правительства Ленина. «Пламенному революционеру», инженеру-электрику по образованию, посвятил «Любовь к электричеству» Василий Аксенов. Его герой, человек без тени, большевистский Петер Шлемиль и член ЦК партии, носил клички Никитич, Винтер, Зимин, Лошадь. Его фигура ждет биографов. «Партийцы знают теперь ту большую и ответственную работу, которую нес Красин во время первой русской революции пятого года по вооружению боевиков, по руководству подготовки боевых снарядов и пр.»,– писала Крупская, жена Ленина. Что скрывается за «и пр.», ни она, ни «партийцы» особенно не распространялись. Максим Горький многое знал, но в написанном им очерке «Леонид Красин» ничего не сказал, отделавшись общими словами: «исключительный человек», «один из энергичнейших практиков партии и талантливый организатор». Больше электричества, женщин, всего на свете обожал этот «практик» тайные дела. Ему Ленин доверил «Боевую техническую группу при ЦК», секретные операции. То есть грабить банки, кассы, убивать агентов охранки, добывать оружие, изготавливать взрывчатку «и пр.». Виселицы Никитич после 1905 года избежал чудом. По современным понятиям Красин – стопроцентный террорист, я бы сказал, гений террора, вроде сидящего пожизненно за решеткой «Ильича». Леонид Борисович не первый и не последний, кто из криминального состояния перешел в должность министра. Ее он исполнял по совместительству с обязанностями посла в Англии, где умер в 1926 году. Красина похоронили с почестями вблизи Ильинки на Красной площади.

Помимо наркоматов всевозможные тресты, синдикаты, кооперативы оккупировали в Китай-городе линии Теплых рядов, Старого Гостиного Двора. В бывших лавках засели «Сыркож», «Сукно-пряжа», «Искусственная овчинка». Подворья и торговые дома кишели чиновниками. На фасадах запестрели вывески «Госспичсиндиката», «Махорсиндиката», «Мосдрева». Лишь малая часть торговых помещений вернулась в первобытное состояние в годы «новой экономической политики». Тогда Ильинка несколько ожила. Двери Верхних торговых рядов открылись под вывеской Государственного универсального магазина – ГУМа. Вместо сотен частных магазинов появился один, самый большой в России. Во главе его Ленин поставил «красного директора» Алексея Белова. Вождю пришлось убеждать испытанного партийца взяться за трудное дело: «В Универсальном магазине вы должны остаться и развернуться образцово». Значит, судя по этой записке, товарищ упирался, главе правительства пришлось лично его уговаривать заняться куплей-продажей. Коммунисты тогда считали торговлю унизительным занятием. «Красный директор» Белов получил полную свободу и поддержку– кредит, оборотный капитал в золотых рублях, беспроцентную ссуду, товары и право торговать оптом и в розницу, заниматься любой коммерцией. Этим правом воспользовался сполна: открыл филиалы ГУМа в разных городах, завел типографию, занялся лесозаготовками, прибрал к рукам текстильную фабрику, совхоз. И не жалел денег на рекламу, заказывал ее Владимиру Маяковскому.

Все, что требует желудок, тело или ум, —
Все человеку предоставляет ГУМ.

Вот другой подобный перл:

Нет места сомненью и думе —
Все для женщин только в ГУМе.

Маяковский сочинил двенадцать таких призывов. Он рекламировал часы фирмы Мозер, английский трубочный табак, голландское масло, ковры, теплые и дачные вещи, электролампы и другие изделия. По рифмованным строчкам 1923 года ясно, что спустя шесть лет после революции в Москву ненадолго вернулось товарное изобилие.

А по заказу Народного комиссариата финансов Маяковский писал в стихах чуть ли не поэмы о денежной реформе, «твердых» и серебряных рублях, выпущенных взамен советских дензнаков, «лимонов» с семизначными цифрами.

Нынче светлая пора
Под серпом и молотом:
Дожили до серебра,
Доживем до золота.
Засияло серебро —
Даже больно глазу!
Хочешь – ставишь на ребро,
Хочешь – пробуй на зуб.