Хождение в Москву

Усадьба «Войны и мира». Самым известным строением является усадьба князей Долгоруких на Поварской, 52. В ней сохранился не только главный дом, но и все строения. Колоннада усадьбы в глубине двора выходит на Поварскую, задний фасад украшает Большую Никитскую. Усадьба послужила Льву Толстому моделью дома Ростовых в романе «Война и мир»: «С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской».

Сюда мчался из полка Николай Ростов, отсюда Наташа с родителями покидала Москву перед приходом французов и отдала подводу раненым, лишившись домашних вещей...

Александр Дюма-отец у Нарышкиных. На Поварской, 48, сохранился единственный на улице домик с мезонином 1814 года. За его окнами принимали автора «Трех мушкетеров» Александра Дюма-отца, навсегда запомнившего «царственное гостеприимство», оказанное ему русским другом Д. П. Нарышкиным и его братом К. П. Нарышкиным, жившим на Поварской. В 1858 году писатель совершил путешествие по загадочной России, куда путь ему при жизни Николая I был заказан как автору романа «Записки учителя фехтования». В нем описывалась романтическая любовь француженки Полины Гебль и кавалергарда Анненкова, сосланного в Сибирь императором за участие в заговоре декабристов.(о них – в главе «Кузнецкий мост».)

Прототип Костанжогло. Еще одно старинное двухэтажное здание сохранилось на Поварской, 31. Им владел Александр Иванович Кошелев, писатель, публицист, редактор журнала «Сельское благоустройство», оставивший интересные «Записки». Ему было о чем вспомнить: в его гостеприимном и богатом доме часто встречались писатели-славянофилы, бывал Николай Гоголь.

Под крышей дома радушно принимали вернувшегося из ссылки князя-декабриста Сергея Волконского и другого мученика, отбывшего наказание – Тараса Шевченко.

Кошелев занимался не только литературой и философией, но и коммерцией, преуспевал как откупщик. Он послужил прототипом «добродетельного откупщика» Костанжогло во втором томе «Мертвых душ».

Два классика русской литературы второй половины ХIX века жили в одном доме на Поварской, 11. Павел Иванович Мельников-Печерский снимал квартиру в нем после Волхонки в середине 70-х годов. Тогда в Москве был издан написанный здесь роман «В лесах», принесший автору славу. Другой романист, Иван Иванович Лажечников, жил с осени 1867 года и умер здесь два года спустя. Пушкин писал ему незадолго до дуэли, что многие страницы его романа будут жить, доколе не забудется русский язык, имея в виду «Ледяной дом».

Загул Гаврилы Державина. Хорошую память оставил о себе полковник В. Б. Казаков, на свои средства перестроивший в 1891 году на Поварской, 13, каменные палаты в «Доме призрения для бедных дворян обоего пола». После смерти учредителя дом носил его имя. В каменных палатах, принадлежавших капитану И. Я. Блудову, останавливался, живя в Москве в 1768—1770 годы, Гаврил Державин, родственник капитана, служивший после окончания гимназии солдатом. По происхождению поэт был дворянином, но таким бедным, что его не приняли в Сухопутный шляхетский корпус, откуда путь был прямой – в офицеры и генералы. Приняли Державина солдатом в Преображенский полк, и будущий поэт сопровождал с гвардейцами Екатерину II в Москву.

Свыше трех лет жил молодой Державин в Первопрестольной, взяв долгосрочный отпуск в 1768 году. Тогда закутил и загулял в Москве напропалую, сошелся с мошенниками, пьянствовал, играл в карты, да так, что спустил материнские деньги, предназначенные для купли деревеньки. Не вышел из Державина помещик, приписал его добрый полковой секретарь к московской команде Преображенского полка и тем самым помог избежать наказания за самовольно продленный отпуск. По словам поэта, он «бросился в сани и поскакал без оглядки в Петербург» из охваченной эпидемией чумы Москвы. Чтобы не сидеть две недели в преградившем ему путь карантине, солдат сжег сундук с рукописями – все написанное сгорело. Но поэтом он стал!

О жизни в Москве дает представление его «Раскаяние»:

О лабиринт страстей, никак неизбежимых,
Доколе я в тебе свой буду век влачить?
Доколе мне, Москва, в тебе распутно жить?
Покинуть я тебя стократ намереваюсь
И, будучи готов, стократно возвращаюсь.