Хождение в Похъёлу

Холодные струи били в дырявую кровлю и прорывались в кувас. Вёёниемин сидел у входа, обхватив колени руками и набросив на голову отрез кожи, который прихватил с собою для починки одежды, и смотрел на чащу. Сизым блеском ложилась влага на подстилающие лесное древоколье, мхи и палую выцветшую хвою. Демоновыми башками выглядывали из земли трухлявые, почерневшие от дождя пни. Со стоящей напротив сосны немигающим взором глядела личина намо, сочащаяся свежей смолой. Лес по-прежнему был безмолвен и от того страшен.

Завтра придётся вернуться назад по собственному следу и по пути расставлять знаки, указующие его стоянку. Братья пойдут вдоль реки и, если пройдут мимо, погибнут. Там нет ни деревца, на котором можно было бы вырезать намо.

Хоть он и вырубил лик намо на дереве, однако равно было страшно. Страшно было на первой ночёвке за пределами родной земли, на второй, на третьей… Пока всё благополучно, но кто знает? Ведь здешняя нечисть должна быть куда злее той, привычной, что осталась далеко позади, в милой сердцу Вёёни. А тут обитают духи и демоны, никогда, пожалуй, не встречавшие человека, совершенно дикие, полные лютой злобы, голодные до человеческой плоти. Намо вроде бы должна защитить, но верилось в это с трудом. Как дух, сокрытый в личине, сможет выстоять и отпугнуть целую ораву юхти? Страшно, но верить надо, иначе не стоит ему здесь быть.

Сегодня всё промочит насквозь — дров не набрать, придётся спать без костра, а значит юхти смогут бродить возле самого куваса. По спине мурашки бегали от таких мыслей — эти существа (существа ли?!) будут двигаться в темноте всего в нескольких шагах, за хилой стеной хижины. Их страшные глаза, способные видеть во мраке, будут смотреть на одинокого спящего путника сквозь входной проём куваса, словно выбирая кусок пожирнее. Жуть! Вёёниемина передёрнуло от кончиков пальцев на ногах до самой макушки, аж волосы дыбом встали. О таком лучше не думать вовсе, только мучить себя напрасно. В конце концов, это забота хёнки — охранять его покой. А он, Вёёниемин, — человек. А человеку ночью надо спать. Тогда и юхти не увидишь. Так-то легче.

А юхти, действительно, приходили.

Вёёниемин успел даже поспать мало-мало. Потом заёрзал, перевернулся на другой бок. Сон вроде отпустил его. Полежал с закрытыми глазами. Слух сам собою навострился. И он услышал их!

Они передвигались очень тихо (ведь они как бы бестелесны). Весь лес наводнился тихим шелестом, едва различимым сопением (причём, очень близким!), топотом крохотных ножек, каким-то шарканьем, шелушением и вздохами. Звуки эти исходили отовсюду, сразу со всех сторон, даже сверху. Должно быть, какая-то тварь взобралась на дерево. Вёёниемин вжался в подстилку, стараясь сдержать участившееся дыхание. Сердце, как бешеное, в миг зашлось дробным перестуком, отдающимся в висках и ушах. Показалось даже, что биение его слышится на весь лес.

Борясь со страхом, он заставил себя приоткрыть одно веко. И тут же снова закрыл его, судорожно стиснув складки одежды.

Из темноты, сквозь низкое отверстие входа, на него смотрели не мигая два зелёных огонька. Ещё два таких же бесшумно плыли над самой землёй чуть поодаль.

Ни жив, ни мёртв, Вёёниемин сильно зажмурился (даже круги пошли в глазах) и про себя начал перебирать слова молитвы, обращённой к Защитнику и предкам, прося оградить и уберечь его. Молился истово, рьяно, раз за разом повторяя священные слова.

Пока молился, уснул.

Пробуждение было тяжёлым. Болела голова, руки и ноги затекли. Ныла спина. Он ощутил наплыв этих ощущений, как только разум его освободился от пут сна. Должно быть, всему виной был холод, туманной хмарью зависший под пологом сырого леса. И юхти, конечно. Похоже, за ночь они испили всё таки часть его силы.

Вёёниемин, опираясь на подгибающиеся руки, приподнялся и затряс головой: боль от этого стала только сильней. Он нащупал нож на поясе (мало ли что!) и двинулся к выходу. На четвереньках не то вылез, не то вывалился из куваса, замер, поднял лицо к белёсой затеси намо. Что ж ты, хёнки? Куда глядел? И показалось, всего на какой-то миг, что взгляд намо стал виноватым.

Справив нужду, Вёёниемин вернулся в кувас. Трясущимися от озноба руками он достал из мешка остатки вчерашнего ужина и торопливо запихнул их в себя. Запил водой из бурдюка и вновь прилёг, подобрав колени к подбородку и обхватив себя руками: так было теплее. Вспомнил своё ночное пробуждения, звуки, которые издавали юхти, кружившие вокруг хижины, и снова передёрнул плечами. Кабы не хёнки, так и вовсе пропал бы.