Хождение за три моря

Но татарчонок через седмицу сбежал, проделав подкоп из каменного сарая, где его держали. И каков шельмец! Вынутую из норы землю он прятал в пустые бочки для засолки рыбы. Никитин немедля отрядил за утеклецом погоню с собаками. Но в нескольких верстах южнее поместья начинались заболоченные старицы, заросшие непролазным камышом. Там собаки и потеряли след. Никитин только плюнул и забыл о Муртаз-мирзе. И напрасно забыл.

Орда нагрянула к концу лета в глухую полночь. Когда Степан Квашнин примчался в разгромленное татарами село соседа, он увидел, что по пепелищу бродит семилетний ребёнок, отгоняя палкой одичавших собак от трупов родителей, и ругается по-татарски. Квашнина поразило, что сын Никиты не плакал, не звал на помощь. В одних порточках, босой, взлохмаченный, перепачканный сажей, ребёнок походил на ощетинившегося зверька. Он не заплакал, даже увидев спасителей. Бездетный боярин обласкал мальца и взял к себе в дом, став Афанасию приёмным отцом.

С того времени минуло больше двадцати лет.

Судьба-портной выкроила Афанасию кафтан воина, да так ладно, что носил сын Никиты его с той поры не снимая. Там, где сейчас Тайный приказ, при Василии Тёмном была особая школа для детей-сирот, чьи родители погибли на государевой службе. Здесь их обучали грамоте, слову божьему, языкам, тайнописи, чтению землемерных чертежей, государственному устройству окрестных стран, а пуще — воевать «рукопашно и оружно». Об этой школе мало кто знал. Питомцы её становились проведчиками, выполняя поручения великого князя.

Под видом купцов они ездили по Росии, и присоединение удельных княжеств, переезд бояр в Москву, заговоры против князей и другое, что почти всегда остаётся для непосвящённых тайной, редко проходили без их участия. Это были молчаливые, скрытные люди, не обременённые излишней совестью, но набожные. Митрополит Зосима по просьбе Ивана отпустил каждому из них грехи как прошлые, так и будущие. Им было объявлено, что в особых случаях они могут стать католиками, мусульманами, лишь бы по возвращении очистились молитвами, ибо вера не в обрядах, а в помыслах.

— Поклоняйся наружно хоть сатане, но в душе люби Бога — и ты будешь чист перед Господом. Недаром сказано: ложь во спасение. На том свете святой Пётр разберётся, кто более свят: кто грешил для пользы общей, а кто ханжествовал ради погубления христианства, — так говорил лукавый Зосима.

Но говорил не всем. Только тем, к кому питал полное доверие. Афанасия он именно так напутствовал и даже упомянул об искуплении Господом всех грехов людских. А вот Дмитрию ничего такого не сказал. Тот был младшим и не столь искушённым, окончил он школу много позже Афанасия, когда её перевели в Замоскворечье.

В Твери Афанасий встретился с воеводой Борисом Захаровичем Бороздиным и с архиепископом Геннадием.

Кряжистый, густобровый воевода вид имел внушительный, суровый, а голос трубный, повелительный. Ему б московские рати водить. Внимательно прочитав письмо Ивана, сказал:

— Стало быть, надобно, чтобы ты тверским купцом стал. Добро, быть по сему. Представим тебя утеклецом из Москвы. Деньги на обзаведение имеются?

— Найдём.

— Чтобы в месную гильдию войти, надо пай внести пятьдесят рублей, лавку купить. Ряполовский с Квашниным хитро задумали: купечество тверское к Москве повернуть, купцы ныне — главная сила, им выгода нужна, а от Литвы аль Новгорода какая выгода? Новгородцы нашим с Ганзой торговать не велят, а Казимир пошлины не по-божески берег. Надысь наш караван в Крым ходил, дак его в Диком поле разбойные ногаи пограбили. Пора Твери под руку Москвы входить. Твой помощник где?

— На постоялом дворе оставил, там, где татарские палаты.

— В Затмацкой слободе, что ли? Ин добро. Пусть он остаётся в Твери, а сам езжай в Новгород. Вернёшься — будет у тебя лавка и приказчик добрый.

На том они и расстались.

Об архиепископе Геннадии князь Семён сказал Афанасию, что тот имеет желание стать митрополитом Руси после Зосимы. Судя по цветущему виду владыки, надеяться на митрополичью митру у него были основания. Но цель посещения Афанасием иерарха была не в упрочении влияния владыки Геннадия. Проведчику требовалось как можно больше узнать о ересях в Новгороде.

— Зачем тебе сие ведать? — недоумённо спросил архиепископ, прочтя письмо Ивана к нему с просьбой оказать содействие.

— Для дела, владыка.

— Гм. Какое же у тебя дело?

— Про то знает только государь всея Руси Иоанн! — строго сказал Афанасий, впервые назвав великого князя московского тем титулом, который только недавно начал входить в употребление.

Иерархи не любят с посторонними обсуждать запретное, тем более если ересь направлена не против церкви, а против пороков её служителей, а в особенности если еретиками являются сами же духовники. Архиепископ нахмурился, склонил голову в клобуке, жуя пухлыми красными губами, промолвил осуждающе:

— Ныне и в домах, и на путях, и на торжищах иноки и мирские сомнятся, все в вере пытают. Сие грех смертный, сыне. Ну, коль тебе для дела надобно и сам государь преславный просит... Льщу себя надеждой, что то на пользу Росии пойдёт.