Хождение за три моря

— Брателла, что больше, два миллиона или один?

— Два, — удивленно проявил свои познания в математике адвокат.

— Так чё ты предлагаешь, чтобы пацаны вместо двух лимонов один получали?

Между тем частная полиграфическая фирма уже выпустила цветной красивый перекидной календарь с видами на поздняевские Sehenvurdichkeiten, сиречь достопримечательности, и толкнула в народ. На каждом виде в том или ином ракурсе присутствовал Шульц, и надписи гласили: “Шульц с Крестовоздвиженским собором” или “Шульц на набережной Каляевки”. На титульном листе календаря был сам Шульц крупным планом на фоне архитектурного ядра города со слоганом: “Я с вами. Шульц”.

На выборах Генрих Вальтерович выиграл со следующими результатами: Шульц — 67 процентов голосов, прежний мэр Шевелев — 18,5 процента, директор металлопрокатного Зорин — 10,5 процента, а Китаев, соответственно, — 4 процента. Вот тут-то мафия и призадумалась.

Излишне было бы сказать, что за время предвыборной кампании, длившейся без малого месяц, Шульц не только не потратил тех трехсот тысяч рублей, больше которых тратить на предвыборную агитацию избирательная комиссия строго-настрого запретила, но даже заработал такую кучу денег, дав заодно заработать и коллегам, что теперь мог расширить свое производство до фабрики.

Заняв пост главы города, Шульц скорехонько вышел на областной отдел по борьбе с организованной преступностью и с чистой совестью сдал всю мафию обоповцам. Разумеется, все прошло не так гладко и не совсем бескровно, но все-таки… Опосля грандиозной зачистки строгий Шульц вызвал к себе руководителей силовых ведомств города да как заорет:

— Я вас, дармоедов, научу работать по-немецки! Вы у меня “Йа, воль!” кричать будете вместо “есть”. Только пусть мне сигнал поступит, что у вас тут какая-то мафия балует! — И наобещал им таких репрессивных мер, что даже у старого кагэбэшника Тимошкина челюсть отвисла.

Однако оный кнут Генрих изрядно подсластил пряником, обязав отчислять в счет правоохранительных структур из городского бюджета энные суммы, чтобы блюстители законности охотнее эту законность блюли.

Конечно, это сироп какой-то, а не правдивая история, но случилось вот что: Гена Кожедуб, а также двое его товарищей сумели-таки просочиться через узкие ячейки правоохранительных сетей и вернулись в родной город из областного следственного изолятора, где по воле Шульца провели пару недель. И вот эти господа прошли на прием к мэру города Поздняева под видом обиженных бизнесменов. А оказавшись в кабинете, извлекли из широких штанин волыны и спросили немало удивленного мэра:

— Ну чё, Шульц, ты с нами?

Трудно представить себе, что произошло бы дальше, но именно в этот момент город Поздняев был накрыт третьей волной околоплодных вод, исторгнутых чревом Геры, и очнулся наш мэр уже без города, только дверной блок карельской березы среди морского простора напоминал ему о том, что когда-то, бог весть когда, он руководил поздняевским муниципалитетом.

К слову, именно его плот наша героиня и увела в тот час, когда, мучимый кишечными спазмами, еле-еле дотянувший до берега Генрих Вальтерович занял недвусмысленную позу в кустиках. И, как только организм сжалился над своим владельцем, горькое разочарование постигло бывшего мэра — плот украли. Однако мгновение спустя, все еще провожая парус, которым был пиджак Генриха, он вдруг понял, что стоит на земле. После четырех дней скитаний по водной пустыне. Ende gut — alles gut.[1]

И он побрел в глубь суши. И совершенно случайно набрел на деревню, население которой составляли только пожилые люди. Из беседы с местными жителями выяснилось, что Генрих оказался в своей же области, только в двухстах километрах от своего родного города, и что города как такового уже не существует. Заодно выяснилось, что крайняя изба пустует — хозяин ушел по грибы, а тут как раз божеское это наказание, то есть наводнение. Населенный пункт назывался Бахаревка, до ближайшего города, районного центра Гуляева, было сто километров, и Генрих решил обождать. Документов у него все равно не было, хотя и восстановить их было не так сложно — только и делов, что позвонить главе Гуляевского района Пете Барабанщикову, с которым Шульц учился в химико-технологическом.

Так он занял крайнюю избу и не знал еще, чем это чревато.

Утром Василий Чокморов очнулся ото сна и подумал: “Что мне с ней делать? Я скоро умру”.

Мысль о смерти как о скором и непреложном факте посетила Василия впервые. Он никогда не торопил это событие, но никогда и не откладывал. Он был уверен, что смерть предупредит его о своем визите. И вот оно, предупреждение. “Олешков жалко, — без боли подумал старик, — если до вертолета помру — совсем худо будет”.

Всю ночь девочка проплакала, Василий чувствовал это сквозь сон.

Проснувшись, он не услышал плача, но дыхание девочки было прерывистым, похожим на всхлипы. Встал, подошел к печи, начал растапливать. Пламя моментально занялось в топке, и Чокморов сел за стол. Когда он думал над конкретной жизненной проблемой, на помощь ему приходили ножи и брусок.