Прежде всего Нестеренко пересказал, как умел, случай со своей бабушкой, имевший место году в сорок шестом или сорок седьмом. Бабушка вместе со своим женихом, будущим Богдановым дедушкой, а тогда демобилизованным молоденьким лейтенантом, поехала в село к будущей, опять-таки, свекрови, Богдановой прабабушке. И там, ночуя на сеновале, бабушка видела престранную ночную тварь, мохнатую и большеглазую; судя по всему, это существо постоянно жило под крышей хаты, хозяйка подкармливала его. Более того: шустрого глазастика успел рассмотреть при свете карманного фонаря и дедушка, и его фронтовой друг дядя Юра, который теперь генерал и живет в Москве, и дяди Юрина жена, то есть тогда еще не жена, в общем — тетя Зоя…
— Дружочек, — кротко сказал Яков Матвеевич, выпуская струю дыма в невысокий потолок. — Ей-богу, твоим родством и знакомством мы займемся в другой раз. Ближе к делу.
Богдан постарался сократиться. Когда после встречи с чердачным жителем вся компания, чуть не переломав себе ноги, посыпалась по лестнице в хату — а было уже часа четыре утра, — хозяйка Горпина как ни в чем не бывало вышла к ним и стала укладывать кого на полу, кого на кровати. На все охи и ахи ею были сказано одно: «Д о м о в и к это, дети, домовик; живет там с незапамятных времен; мы его не обижаем, и он нас не тревожит»[Случай, описанный в главе I настоящей повести и здесь, был буквально в таких подробностях рассказан автору киевлянкой Ниной Г., участницей этого события.]. Буднично так это сообщила женщина, простенько, словно приблудилась к дому обычнейшая куница или дикая утка свила себе гнездо на сеновале…
Зоологией Нестеренко увлекался еще в младших классах. Услышав о «Домовике», решил, что у диковинного создания, конечно же, есть плоть и кровь… только оно еще не описано учеными, как, например, снежный человек или живые динозавры, которых кто-то видел в болотах Африки. Стал осторожно расспрашивать людей. Из кучи выдумок, вранья и явного бреда психопатов постепенно отобрал с десяток свидетельств, мало-мальски заслуживающих доверия. «Домовики» встречались и в глуши таежной, и в столичных городах. Кое-кто мельком видел их; чаще — по косвенным признакам распознавали присутствие чудовищно ловких и скрытных тварей. Картина постепенно складывалась. К тому же Нестеренко усердно штудировал литературу — как сказочно-мифологическую, так и сугубо научную…
— В домовых верят по всей Земле и везде описывают их почти одинаково. Как правило, домовой ведет ночной образ жизни; он мал ростом, волосат, у него большие светящиеся глаза. Правда, кое-где в Европе его изображают человеком, чаще всего старичком низенького роста; но это, наверное, просто путаница, отголоски другого цикла легенд — о гномах, эльфах… — Яков Матвеевич слушал, порою ободряюще кивая; Богдан невольно увлекался все больше и больше.
— Есть очень интересные славянские предания. Вот, например… — Он выудил из внутреннего кармана записную книжку, распухшую от вложенных клочков бумаги и перетянутую резиновым колечком. — Карел Яромир Эрбен. «Баллады, стихи, сказки». Это замечательный чешский поэт, собиратель фольклора… Здесь есть большая сказка, которая так и называется «Домовые». Там, конечно, масса всякой мистики, но попадаются вещи очень даже несказочные. Можно, я прочту кое-что? Я вас не задерживаю?..
— Читай, голубь! — промурлыкал директор, подпирая рукой щеку. — Хоть отвлекусь ненадолго от бумаг своих треклятых… Давай!
У лаборанта снова заныло сердце — был, был в этом потакании здоровенный подвох! Но Богдан все же откашлялся и начал читать:
— «В Либеницах, в овчарне, тоже жил домовой, здесь его звали Шетек. На вид это был маленький мальчишка, только на руках и ногах у него коготки. О нем рассказывали много забавных историй. Шетек любил дразнить собак, кошек и индюков, любил насолить пастухам и батрачкам». И дальше. Одна девушка обварила домового кипятком, так он ей отомстил: «Однажды она лезла по стремянке на чердак, а Шетек взял да и запутал ее в стремянке так, что ей пришлось звать на помощь, чтобы ее выпростали». Затем Шетек, тоже в порядке мести, вплел сено в волосы одного пастуха, и тот был вынужден остричься наголо; разорвал туфли служанки, и все в подобном роде. Наконец хозяйка решила выгнать домового и позвала человека, который умел это делать. «Человек пришел, велел всюду насыпать муки и начал заговаривать домового. Шетек вопил так, что слушать было страшно; не хотелось ему уходить, но пришлось. На муке были видны следы, словно собачьи лапы…» Вы еще не замечаете во всем этом… ничего знакомого?
— Занятно, — сказал Яков Матвеевич, раздавил окурок в пепельнице и поскреб пятерней седую макушку. — Обезьяньи повадки, что ли? Ну да, точно, обезьяна. Зловредная такая, пакостная!..