«Хозяева» против «наемников»

Тютчев считал, что «достаточно взглянуть на первого попавшегося немца, приехавшего в Россию, — будь он самый умный или самый заурядный — взглянуть на его повседневные отношения со всем, что не относится к его расе, чтобы понять до какой степени глубокое, фанатически нетерпимое и непримиримое убеждение в своем расовом превосходстве является основой его природы, первым условием его нравственного существования и какую ненависть и ярость у него вызовет все, что захочет подвергнуть сомнению законность этого убеждения…»[93]. В другом месте он утверждает, что «немцы, от мала до велика, наши и не наши, у которых нет, собственно, никакой причины не любить Россию, питают к нам исключительно физиологическую и потому именно неискоренимую и непреодолимую антипатию, расовую антипатию. И это наиболее яркая черта их национальности»[94].

Для А. Ермолова немцы — беспринципные карьеристы — себялюбцы: «Разными средствами выживаю я отсюда [с Кавказа] людей бесполезных и между таковыми барона Вреде. Он по немецкой своей сущности слишком любит выгоды и празден до такой степени, что кроме собственных дел ничем не занимается»[95].

И. Аксаков в одной из своих статей 1860-х гг. сравнивает немцев с евреями: «Евреи, так же как и Немцы, не признают в России Русской народности и подвергают еще сомнению вопрос (для Немцев уже давно решенный отрицательно!) о том: действительно ли Русские — хозяева в Русской земле? По их мнению, Евреи в Русской земле такие же хозяева, как и Русские. Такое требование Евреев…вполне совпадает с Немецким идеалом отвлеченного государства»[96].

М. П. Погодин (1869) иронически приветствует нежелание немцев учить русский язык: «…Немцы перебивают теперь дорогу Русским по всем отраслям службы: военной, гражданской и ученой; выучите их всех русскому языку, да от них отбоя не будет, и бедные Русские должны будут только ходить за сохою и бороною и довольствоваться только черными работами»[97].

Недобрые чувства к «русским немцам» легко найти и у людей, не замеченных в германофобии, в отличие от авторов, процитированных выше. Скажем, А. С. Пушкин раздраженно отреагировал в дневнике (1833) на дело некоего фон Бринкена, пожелавшего, чтобы его судило остзейское дворянство: «Конечно, со стороны государя есть что — то рыцарское, но государь не рыцарь». Когда же лифляндское дворянство отказалось его судить, под предлогом, что он воспитывался в корпусе в Петербурге, поэт с явным злорадством записал: «Вот тебе шиш и — поделом»[98]. П. А. Вяземский, отказавшийся вступить в Северное общество, среди прочего из — за антинемецких настроений там царивших, в письме А. И. Тургеневу (апр. 1828), жалуясь на то, что ему отказали в просьбе служить в армии во время войны с турками (отказ подписал А. Х. Бенкендорф), восклицает: «Когда с меня <…> хотят сдирать кожу <…> тогда я Русский; а когда блеснет минута, в которую весело быть Русским, тогда во мне не признают коренных свойств и говорят: сиди себе с Богом, да перекрестись, какой ты Русский! у нас Русские — Александр Христофорович Бенекендорф, Иван Иванович Дибич, Черт Иванович Нессельроде и проч: и проч:»[99]. Будущий московский почт — директор А. Я. Булгаков (находившийся, кстати, в прекраснейших отношениях с тем же Нессельроде) написал в письме к брату (окт. 1820) по поводу «Семеновской истории» — бунта солдат, вызванного жестокостью полковника Шварца: «Все пакости делаются у нас иностранцами. Свой своему поневоле брат»[100]. (Следует, между прочим, отметить, что Шварц, строго говоря, иностранцем не был, он родился в России и являлся русским подданным, получается, что немецкая этничность, сама по себе, в глазах Булгакова — признак иностранца). В другом письме (февр. 1831) Булгаков ревниво подсчитывает процент немцев, награжденных за «турецкую войну»: «По странному стечению обстоятельств и случаю, кроме Горчакова, все только одни встречаются немецкие имена. Но говори что хочешь, солдатушки — то русские…»[101].