Хозяйка Англии

Он удобно устроился во дворце Стефана и постарался расположить к себе всех и вся. По вечерам присоединялся к развлечениям придворных и смело отпускал соленые мужские шутки, пришедшиеся по вкусу всем, включая Стефана, который даже поощрял шалости племянника. Генрих охотно участвовал в борцовских схватках между старшими пажами и проявил недюжинную ловкость и мастерство. А еще беседовал с баронами и капелланами, выказывая глубокую образованность и зрелый интеллект. Да и танцором оказался прекрасным.

Интересно, пришло в голову Виллу, а что Матильда, с ее постоянной заботой о приличиях, думает о непринужденных манерах сына. Генрих сидел на скамье, широко расставив ноги и небрежно поигрывая кубком, и разговаривал с молодым слугой так же просто, как говорил с королем. Он на все имел свое мнение, но с интересом выслушивал чужое и впитывал новые сведения, был почтителен, но не терял достоинства. При этом широко улыбался и излучал доброжелательство. Спал юноша очень мало и загонял всех своей плещущей через край энергией. Он ездил на охоту и многие часы проводил в седле, но к вечеру такого изнурительного дня все еще оставался бодрым. По сравнению с ним даже деятельная натура Стефана казалась слабым ручейком рядом с мощным водопадом.

На третьи сутки своего визита вечером Генрих сидел у окна и играл с Виллом в шахматы.

– Как поживает моя бабушка королева? – В глазах Генриха переливались смешливые искры.

– У нее все хорошо, – ответил Вилл, не считая нужным обсуждать с юнцом хрупкое здоровье Аделизы.

– А мои маленькие дядюшки и тетушки?

На это Вилл с удовольствием хмыкнул:

– Растут не по дням, а по часам. Ваш самый младший дядюшка родился как раз несколько недель назад, в праздник Святой Агаты.

Генрих улыбнулся и спросил:

– А ваш замок? Я знаю, вы строите по крайней мере две новые башни. – С широкой ухмылкой он добавил: – Я даже слышал о каких-то чудесных уборных в одной из них.

Вилл недовольно вздохнул:

– Есть хоть один человек, который еще над этим не пошутил?

Однако от хорошего вина он смягчился, а юноша проявлял неподдельный интерес к фортификации, поэтому Вилл рассказал Генриху не только о Райзинге, но и о новой крепости, которую возводил в Бакенхеме, и о том, что пожертвовал старую крепость бенедиктинскому ордену для строительства на этом месте монастыря. Новый замок представлял собой круглую в плане цитадель, стоящую на высокой насыпи, со стенами толщиной одиннадцать футов. Так же как в Райзинге, рядом Вилл запланировал деревню. На окраине уже построили дубильню.

Генрих внимательно слушал и все запоминал.

– А вы не боитесь, что все, вами построенное, разрушат? – спросил он.

– Боюсь, – признался Вилл, – но если я не буду строить и верить, что Бог защитит меня, что же останется? Райзинг создан в честь моей жены, а не как грозная крепость, так что нет никакого смысла атаковать его. И новый замок в Бакенхеме не представляет опасности, потому что строится только для защиты. – Он посуровел. – Все мои замки существуют, чтобы защищать мои земли, я не посягаю на чужое и никогда не развязывал ссор. Я служу королю, потому что принес ему присягу, и не отступлю от своего слова.

– А что в будущем? – допытывался Генрих. – Кому будет присягать на верность ваш сын?

– Полагаю, нам не стоит обсуждать это за игрой в шахматы, – вежливо ответил Вилл.

– Почему же, это ведь тоже игра, – Генрих одарил партнера своей обезоруживающей улыбкой, – и оба мы игроки.

Д’Обиньи мрачно взглянул на него:

– Послушайтесь моего совета, будьте осторожны с тем, что и кому вы говорите.

– А я и не забываю об осторожности. – Глаза Генриха заблестели так, что Вилл поежился: мальчишка обыграл его, и Вилл никак не мог понять, каким образом.

На следующий день Генрих покинул двор Стефана, получив в подарок коней и телеги с продовольствием. Стефан пожаловал племяннику серебро на расходы и заплатил его наемникам. Многие бароны были весьма удивлены подобной снисходительностью и щедрыми дарами. Как будто императрица снова высадилась в Арунделе, ворчали некоторые придворные, но Стефан приструнил их: он не может заточить парня в тюрьму, иначе Анжуец пойдет на него войной, а оставлять его у себя под боком слишком опасно – люди будут думать, что он намеревается сделать того своим наследником.