Хозяйка Блистательной Порты

Старуха понимала это и сама, но ворчала, что не видит достойной преемницы, как только найдет, так и обучит. Сейчас таковая уже нашлась, но просто так допустить Гёкче к своим тайнам не могла. Гёкче после смерти маленького Абдуллы словно осиротела, с Мехмедом и Михримах возилась Мария, с Селимом и Баязидом Мелек. Для ухода за детьми и хозяйкой хватало и других служанок, число которых росло с каждым днем, вот Гёкче и старалась почаще помогать Зейнаб. Сама Зейнаб была бы не против обучить Озлем, бывшую Мухсине, – женщину, родившую сына Ибрагиму-паше, которую Хатидже-султан отправила служанкой к Роксолане в качестве мести. Но тут уж воспротивилась Роксолана:

– Э, нет! Озлем будет выполнять самую грязную и нудную работу. Можешь поручить ей скрести полы или драить решетки и жаровни, но только не составлять кремы для меня. Или ты погибели моей желаешь? Тогда трави сама.

– О, Аллах! Что вы такое говорите, госпожа?! Как я могу желать вам погибели, если все для вас делаю?!

Голос старой Зейнаб в такие минуты становился плаксивым, и добиться возвращения ее в хорошее настроение стоило дорого. Обычно это оборачивалось каким-то подарком, который старуха уже на следующий день… передаривала маленькой Михримах.

Роксолана возмущалась:

– Почему ты снова подарила мой дар принцессе?!

– Он стал моим? Что хочу, то и сделаю.

– Ты балуешь девочку.

– А вы разве нет? А Повелитель?

Зейнаб была права, хорошенькую малышку баловали все – от султана до рабынь.

Старуха уступила и время от времени позволяла Гёкче смотреть, как растирает порошки, позволяла растирать и самой, правда, не объясняя, что насыпала в ступку.

Вот и сейчас они выпроводили служанок, оставив в качестве помощницы только Гёкче, старательно работавшую пестиком над засыпанными в большую каменную ступку зернами овса. Убедившись, что Гёкче занята делом и не подслушивает, Зейнаб развела жаровню.

Арабская вязь на листе проявилась сразу, но почти так же быстро исчезла. Хорошо, что в последнюю минуту Зейнаб вспомнила о предупреждении старика о нагревании всего один раз. Роксолана напряглась, потому что слова на поднесенном к горячему листе следовало читать быстро, они возникали и гасли, словно искры на ветру.

Не все поняла, но и того, что успела прочесть и запомнить, хватило.

Прорицатель снова предупреждал о неразрывной связи двух гороскопов, о том, что она – единственная женщина Повелителя, что нужно забыть о гареме, а со временем и распустить его, что будет править рядом с султаном… А еще о необходимости держать в руках своих сыновей, потому что только один из них, пока не родившийся, не будет представлять угрозу для отца, не отпускать от себя ни на шаг старшего, иначе ему грозит гибель, и внушать средним, что воля отца – это воля Аллаха.

«Добейся признания женой пред Богом, это возможно. Старайся стать для Повелителя всем, в том числе и советчиком в делах, это ты тоже можешь. Если добьешься, будешь единственной и будешь править. Твоя судьба рядом с его до твоей смерти, но это не скоро…».

Роксолана снова сидела оглушенная, испуганная… Зейнаб заглядывала в лицо, как кизляр-ага после разговора в маленьком домике:

– Что, госпожа? Что-то страшное?

И Роксолана вдруг улыбнулась:

– Будет еще один сын.

– И все?

– Не все, там много. Я должна постараться стать женой Повелителя.

– Женой? А вы разве не кадина?

Роксолана понизила голос до шепота:

– Зейнаб, кадина – это жена пред людьми, а нужно пред Богом. Чтоб кадий венчал.

– Вай! Такого не бывает, султаны не женятся так!

Руки старухи ловко размазывали по лицу хозяйки смесь из мякоти хурмы, небольшого количества нежного творога и сливок.

– А на мне женится, – вдруг весело сверкнула глазами Роксолана.

– Зачем вам это, разве и без того власти мало?

– Власти, Зейнаб, никогда не бывает много.

Старуха хотела сказать, что все равно будущая валиде – Махидевран, ее сын Мустафа – наследник престола. Роксолана и сама поняла, о чем думает Зейнаб, усмехнулась:

– Повелителю суждена долгая жизнь, следующим султаном станет мой сын, но я валиде не буду.

– Почему?

– Моя жизнь короче его, но судьбы переплетены с первой встречи и до последнего моего вздоха. Это еще не скоро, сыновья вырасти успеют и дочь тоже. Но я должна стать женой. Настоящей, не наложницей.

– Госпожа, вы, конечно, многого добились и многое можете, но…

– Что?

– Вы – рабыня, султаны не женятся вообще, и уж тем более не женятся на тех, кого купили в Бедестане. Простите мою нескромность, но это так.

Зейнаб ожидала, что Роксолана взъярится, накричит, обругает, но та вдруг замерла:

– Только в том препятствие?

– В чем?

– В том, что меня купили на рынке?

– В первую очередь в этом.

– Нет никаких законов, запрещающих султанам жениться?

– Я не знаю всех законов, но, думаю, нет. Но вы…

– Рабыня – та, которую продавали?

– Да, – старуха искренне удивилась появившемуся в глазах Роксоланы блеску. Чему она радуется?

– Так вот, меня никогда не продавали, слышишь? Я не рабыня! Пленница, но не купленная и не проданная.