Хозяйка Блистательной Порты

В лавочке к Зейнаб подошел незаметный человек, подал какой-то свиток, старуха молча спрятала его на высохшей груди, кивнула и сунула в руку дающего монету. Ее корзина быстро наполнилась свертками и связками трав, какими-то бутылками с настойками, небольшими баночками и коробочками. Кого-то другого за такое запросто обвинили бы в колдовстве, но Зейнаб сходило с рук, всем известно, что старуха волшебница в умении сохранять красоту гаремных красавиц.

Еще в одной лавчонке теперь уже из-за пазухи Зейнаб в руки скромного человека перекочевал сверток, небольшой, но явно тяжелый.

– Теперь можно и домой…

Они с Айше не успели завернуть за угол, как девушка, оглянувшись, заметила, как в ту же лавочку вошел странный человек. Вообще-то в нем не было ничего странного, кроме несоответствия между ухоженной внешностью и скромной одеждой. Его борода и усы явно подстрижены хорошим брадобреем, на пальце большой перстень, а простенький халат подпоясан дорогим поясом.

– Кто это?

– Не знаю… Пойдем отсюда, купили все, что нужно, и пойдем!

Зейнаб старалась не выдать своего беспокойства, но это не получалось.

Женщины волновались не зря, повод был, за ними следили.

Привычный досмотр в воротах корзинки Зейнаб ничего не дал, рецепт притирания для рук, записанный на свитке, который старуха прятала на груди, тоже не показался подозрительным, Роксолана прочитала на нем над свечой очередное послание прорицателя, а о странном богаче, переодетом бедняком, служанки госпоже просто не рассказали. А зря…

В следующий раз, заметив этого же человека на рынке, Айше шепнула Зейнаб:

– Смотрите, вон он снова!

Теперь стало ясно, что за ними действительно следят, в ту лавчонку заходить не стали…

Пришлось рассказать о подозрениях Роксолане. Та ужаснулась:

– Зейнаб, это очень плохо! Что теперь делать? Долайлы был единственной связью с Кирой, если с ним что-то случится… И ведь даже договориться о встречах в другом месте нельзя, в лавочку не пойдешь.

– В какую лавочку, госпожа?

Роксолана вздрогнула, услышав вопрос Гёкче, та умела ходить неслышно и появляться незаметно. Женщины переглянулись, у обеих мелькнула одна и та же мысль: Гёкче может ходить куда угодно. Пришлось рассказать новой хезнедар-уста о тайне прежней. Гёкче только рассмеялась:

– Я могу отнести кому угодно и что угодно!

Зря она была так самоуверенна, те, кто следил за Зейнаб, оказались достаточно умны, чтобы понять подмену. Стоило Гёкче впервые переступить порог лавчонки, как…

– Вай, что случилось с Долайлы? Чем провинился? – ахали соседи.

– В золото серебро подмешивал, – хмыкнул здоровенный янычар, закрывавший лавочку на большой замок.

– Нет, его кто-то оклеветал! Не мог Долайлы таким заниматься, достойный мастер был, честный! – начали возмущаться соседи, но после предложения пойти и самим засвидетельствовать полную безгрешность Долайлы перед кадием сникли и стали возмущаться куда тише. А когда янычар обвел столпившихся взглядом с вопросом: «Ну?», толпа сочувствующих и вовсе поредела, а оставшиеся делали вид, то только подошли узнать, что же произошло.

– То-то! – назидательно произнес янычар и удалился с важным видом.

Конечно, Бедестан еще долго обсуждал происшествие, никто не верил в виновность Долайлы, но и идти защищать его тоже не рискнули. Пришли к выводу, что Долайлы кто-то подставил, подсунув некачественное изделие, а если так, то разберутся сами.

С Долайлы разобрались, но не с серебром, подмешанным в золото, спрашивали совсем об ином, причем кто спрашивал – сам султан!

– Зачем к тебе приходила служанка из дворца? – Сулейман не называл имя Хуррем, чтобы не слышали другие, хотя, кроме него, огромного немого евнуха и этого бедолаги, в комнате никого не было.

Долайлы понял, что пришло время, когда нужно выбирать между сохранением чужой тайны или своей жизни, и выбрал жизнь, втайне надеясь, что ее оставят, если тайну выдаст.

– Повелитель, простите меня, несчастного раба вашего, она передавала сверток с золотом…

– Кому и за что?

– Я просто передавал дальше…

– Кому?!

– Для иудейки Киры… ее еще Эстер зовут… или Фатьмой…

Сулейман разозлился не на шутку, презренный болтун смеет издеваться над ним?

– За что?

– Я не знаю, Повелитель…

Султану надоело, он круто развернулся, только взлетели полы богатого халата, и, сделав резкий знак евнуху, шагнул к двери. Долайлы понял, что означает движение руки султана поперек шеи, забился в крепких руках второго, невесть откуда возникшего евнуха, закричал:

– Повелитель, я не знаю! Я много лет только передавал…

Его голос прервался с бульканьем – евнухи исполнили короткий приказ султана.

Сам Сулейман уже вышагивал по кабинету, пытаясь успокоиться. Служанка Хуррем тайно передавала деньги какой-то еврейке, за что – гадать не стоит, Стамбул много лет полон слухами о колдовстве Хуррем. Неужели правда, неужели вся любовь, которую они столько лет испытывали друг к другу, только плод колдовских чар? Неужели и дети рождены так же?! А ведь он не только любил Хуррем, не только назвал ее законной женой, но и был готов посадить на трон рядом с собой!