Хозяйка Блосхолма

– Ей ты ничего не говори, – прошептала мать Матильда, – меня может постичь неудача.

– Может, конечно, а может быть, дело и выйдет. Если будет неудача и нас сожгут, бог воздаст вам за ваши старания. Если удача и мы будем спасены, клянусь вам от ее имени, вы не пострадаете. Есть у нас припрятанное богатство; стоит оно многих обителей. Вы и ваши сестры получите свою долю, и комиссар этот не останется внакладе. Пусть он знает, что у нас имеется малая толика заплатить ему за труды и что только блосхолмский аббат может нам в этом помешать. А теперь, миледи Маргарет -кажется, так звали вас раньше и будут звать после, когда вы порвете с попами и монашками, – благословите меня тоже и знайте, что, живая или мертвая, я считаю вас человеком великой и святой души.

Настоятельница благословила ее, удалилась величавой своей походкой, и дубовая дверь сперва открылась, а потом закрылась за нею.

Через три дня аббат навестил их один, без спутников.

– Гнусные и проклятые ведьмы, – сказал он, – я пришел объявить вам, что в следующий понедельник в полдень вы будете сожжены на лужайке против ворот аббатства. И лишь благодаря милосердию церкви не предали вас пытке, чтобы обнаружить сообщников, а я полагаю, у вас их было немало.

– Покажите мне королевский указ на это убийство, – сказала Сайсели.

– Ничего я тебе не покажу, кроме костра, ведьма. Покайся, покайся, пока не поздно. Адский огонь уже ждет тебя.

– И моего ребенка тоже, милорд аббат?

– Отродье твое возьмут у тебя перед тем, как ты взойдешь на костер, и положат на землю, – он ведь окрещен и слишком юн, чтобы его сжечь. Если кто сжалится над ним – ладно, а нет – на том же самом месте его и похоронят.

– Да будет так, – ответила Сайсели. – Бог мне его дал, он пусть его и спасает. Оставь меня, убийца, наедине с ним. – Тут она повернулась и ушла.

Аббат и Эмлин остались вдвоем.

– Правда, что в понедельник нас сожгут? – спросила она.

– Можешь не сомневаться. Разве что хворост не зажжется. Однако, -медленно произнес он, – если некие драгоценности найдутся и будут вручены мне, дело, возможно, удастся передать на рассмотрение другого трибунала.

– А наши мучения только оттянутся. Боюсь, милорд аббат, что эти драгоценности так и не будут найдены.

– Что ж, тогда вы сгорите, и, может быть, на медленном огне, так как недавно прошли дожди и дрова сырые. Говорят, это ужасная смерть.

– Не сомневаюсь, что вы сами ее испытаете, Клемент Мэлдон, теперь или впоследствии. Но об этом мы поговорим, когда все кончится, – об этом и многом другом. Я имею в виду суд божий. Нет, нет, я не угрожаю, как вы, но так оно и будет. А пока у меня к вам последняя, предсмертная просьба. Я хочу повидать двух человек – настоятельницу Матильду, которой мне надо поведать одну тайну, и Томаса Болла, монастырского слугу у вас в аббатстве, с которым я некогда была помолвлена. Ради себя самого не вздумайте мне отказать.

– Я бы охотно согласился, если бы это от меня зависело, но тут я бессилен, – ответил аббат, с любопытством глядя на нее. Он подумал, что им она, возможно, сообщила бы то, что отказывается открыть ему, – место, где спрятаны драгоценности, – он уж потом заставил бы их сказать, где оно.

– Почему же, милорд аббат?

– Потому что настоятельница куда-то тайно уехала по своим делам, а Томас Болл исчез тоже неизвестно куда. Если они или кто-нибудь из них возвратится до понедельника, ты их увидишь.

– Если же они не вернутся, я увижу их впоследствии, – ответила Эмлин, пожав плечами. – Это неважно. Прощайте, милорд аббат, пока мы не встретимся у костра.

В воскресенье, то есть накануне казни, аббат явился снова.

– Три дня тому назад, – сказал он, обращаясь к ним обеим, – я предлагал вам на известных условиях возможность сохранить жизнь, но вы, упорствующие в своем злодействе ведьмы, не захотели слушать. Теперь я предлагаю вам единственное, что еще в моей власти, – не жизнь, конечно, для этого уже слишком поздно, но смерть без мучений. Если вы отдадите мне то, чего я домогаюсь, палач отправит вас на тот свет прежде, чем вас коснется пламя, – неважно, как он это сделает. Если же нет, – я уже сказал вам: прошли сильные дожди и, говорят, хворост довольно сырой.

Сайсели слегка побледнела – кто бы не побледнел даже в те жестокие времена! – а затем спросила:

– А что вам нужно такое, что мы можем вам дать? Признание своей вины, чтобы обелить вас в глазах людей? Если так, то этого вы не добьетесь, хотя бы тела наши горели понемножку, дюйм за дюймом.

– Да, я хочу этого, но ради вас самих, а не ради себя, ибо кто признает свою вину и покается, тот может получить отпущение. Однако мне и другое нужно – великолепные драгоценности, которые вы спрятали и которые можно употребить ко благу церкви.

Тогда Сайсели проявила все мужество, которое было у нее в крови.

– Никогда, никогда! – закричала она, обратив на него горящий взор. -Пытайте и убивайте меня, если хотите, но достояния моего вам не похитить. Я не знаю, где находятся эти драгоценности, но, где бы они ни были, пусть там и лежат, пока их не найдут мои наследники или пока они не рассыплются прахом.