Хозяйка болот

Сажусь за кульман и смотрю на Молл, огромный зеленый газон с протянувшейся по нему белой цепочкой музеев и памятников. Потребовалось девять лет, чтобы заполучить офис с видом на американские вязы, которые вот-вот выпустят хрупкие мартовские почки, и здание Смитсоновского института. Я проработала здесь всего день и поняла, что обрела дом. Вчера мне исполнилось тридцать шесть, коллеги с песнями пришли сюда и настояли, чтобы я задула свечи на маленьком торте. Они не знают, что вода поднимается. Скоро я достигну тридцати семи, любимого числа моего отца, финальной точки, которую он так и не перешагнул.

Беру кисточку. На столе – наполовину готовый рисунок кайеннской пигалицы (Vanellus chilensis). Головка украшена изящным черным хохолком. Делаю поярче бронзовые пятна в верхней части крыльев, затем дорисовываю серые, черные и белые участки. Для клюва потребуется кисть номер ноль. Отворачиваюсь от окна к стеллажам и перебираю чистые, аккуратно разложенные принадлежности.

Уже тружусь над самым кончиком клюва, как вдруг звонит телефон. Приходится отвлечься.

– Лони, это Фил.

На крошечную долю секунды думаю, что брат вспомнил о моем дне рождения. Но быстро возвращаюсь в реальность.

– Что-то случилось?

– Мама упала. Тебе лучше приехать. – Брат запинается. – И… рассчитывай, что задержишься надолго.

Она сломала запястье, продолжает Фил, но главная беда не в этом.

– Лони, она как-то странно себя ведет. У нее что-то с памятью…

– Да брось, с возрастом у всех память не очень, – перебиваю я. Да, в прошлом году мама часто на меня раздражалась, но она всегда так ко мне относилась.

– Тэмми думает, это первые звоночки деменции.

Матери всего шестьдесят два, а Тэмми, жена Фила, вовсе не специалист в области медицины или психологии. Не желаю, чтобы невестка так легко разбрасывалась диагнозами.

– Ладно, может, сумею выкроить пару дней.

– Нет, Лони, послушай. Возьми отпуск подлиннее. Все серьезно. И ты нам нужна.

Он так редко о чем-то просит. И все же сейчас не самое лучшее время уходить в отпуск. Администрация, решив оценить эффективность сотрудников, поставила над ними кучку не ученых, а в основном менеджеров в возрасте двадцати пяти лет. Я бы сказала, что к нам пришла молодая кровь, не веди они себя так сухо и заносчиво. Полное отсутствие опыта маскируется подчеркнутой строгостью, ведь наше начальство наделило этих ребят властью. Я бы даже с пониманием отнеслась к их молодости, не задайся они целью выжить хороших специалистов.

Отвечающего за орнитологию юного мясника зовут Хью Адамсон. В прошлый понедельник он собрал персонал и разразился корпоративным напутствием, сводящимся к двум словам – «сокращение» и «уплотнение».

– Мы будем поощрять ранний выход на пенсию. Замену ушедшим искать не стоит. Любой, кто хоть как-то попытается увильнуть от работы, столкнется с последствиями.

У нас довольно свободный дресс-код, но Хью каждый день ходит в костюме. Похоже, сам еще к нему не привык – брюки натягиваются на бедрах, идеально накрахмаленная рубашка впивается в шею.

– Сокращение кадров путем отсева, – сказал он, оттягивая ворот, – не должно влиять на настроение коллектива.

Я украдкой глянула на своего босса Тео, но его постаревшее усатое лицо даже не шелохнулось. Бюджетников трудно уволить, но, кажется, эти новые бюрократы решили найти лазейку. А вот чего Хью и ему подобные не понимают, так это того, что строгость руководства не может мотивировать кого-либо в нашей сфере деятельности. Учреждение поощряет широкое мышление, а способность дышать необходима для прорыва науки. Университетские сотрудники буквально жизнь положили на свое дело. Но эти молодые люди – как на подбор молодые белые мужчины – не видят ничего, кроме собственной повестки.

Ныне эта повестка заточена на беспрекословное подчинение. Внезапный и продолжительный отъезд в Северную Флориду им явно не придется по вкусу.

Спускаюсь в холл посоветоваться с библиотекаршей отдела ботаники Делорес Константин. Она проработала тут последние сорок лет.

Делорес – живая память этого места и мой личный пример долгой карьеры. А еще у нее язык острый, словно стебель чертополоха.

Вдоль коридора, что ведет в отдел ботаники, выстроились шкафы, полные высушенных растений, разложенных на бескислотной бумаге. Сегодня мне кажется, будто я ступаю по оранжерее, по бокам свисают орхидеи и эпифиты, а в воздухе витает призрачный аромат влажного леса.

Захожу в библиотеку и зову:

– Делорес?

– Я здесь.

Она стоит на шатком табурете между битком набитыми рядами книжных полок. На уровне моих глаз из-под подола розовато-лиловой юбки виднеются голени в старческих пятнах. Делорес поднимает над головой два больших тома и ставит их на высокую полку.

– Ой, тебе помочь? В смысле, это разве не опасно?

Она смотрит на меня сквозь бифокальные очки «кошачий глаз», задвигает книги и спускается с табурета.

– Чего ты хотела, Лони?

Я рассказываю ей о звонке брата и о том немногом, что знаю о текущем состоянии моей матери.

Делорес не говорит: «Ой, мне так жаль».