Хозяйка Бруно (СИ)

– Во-первых, моя нетерпимость ограничивается рамками работы, которую мне доверил провести дед. Поверьте, я прекрасно осознаю, что закидывать камнями Вашу компанию бессмысленно и бесполезно, когда вокруг творятся дела и по-серьезнее. Меня волнует лишь вероятность угрозы семейному делу Версдейлов. Не более! Бить себя в грудь и лезть на баррикады я не собираюсь. Более того, скажу, что каждый выживает как может, главное в нужный момент показать зубы, чтобы другие не загрызли. Согласны?

- Допустим!- Дэнвуд был в восторге, но странная натуга в ее голосе указывала на ее недовольство. «Неужели кривит душой? Или что-то стряслось?»

- А во-вторых, безмятежность моя, несколько показная относительно скользкого пути. Меня вовсе не радует перспектива спотыкнуться на мелком правонарушении. Люди, знаете ли, разные попадаются… Я же, по большей части, трусиха до мозга костей. Как только останусь с собой наедине, не пройдет и часа, как мысленно посажу себя в тюрьму! Хотя, положив руку на сердце надо признать, что многие так поступают. Слабое оправдание? Да? Не хочу относить себя ко многим, но идеалисты идут на дно первыми. Ничего не поделаешь! Нравы катятся к чертям собачьим! Скрипя сердцем, перестраиваюсь! Увы, мир жесток!

- Вы в этом уверены? – Дэнвуд вздернул брови, на его лице плясала усмешка.

- Скажите, нет? Для вас общепринятые добродетели лишь пустой звук? Хотя не удивительно. Повсеместно молодежь и не только, яростно отрицают, все, на что раньше люди молились! - Анна выпалила эти слова более злостно чем xотелось и на последнем, поняв это стесненно потупилавзгляд, надеясь что Дэнвуд не обратит внимания на ее состояние.

- Неужели деньги?! - в притворном ужасе прошептал Дэнвуд.

- Да уж. За ярким примером далеко ходить не надо. Между прочим, в Англии разрешили пропаганду атеизма. Что вырастет тогда из нынешнего поколения? - Анна помотала головой, переводя разговор на нейтральные рельсы общих тем. - Таким образом, молодежь считают себя свободными, а средство достижения этой свободы - отказ от основ морали.

- Боюсь, современная молодежь и впрямь достойна сожаления, если они считают себя свободными в своих отношениях с добродетелью, по сравнению с тем, что творилось во времена «Сапожка».

- Калигулы?! – воскликнула Анна и осеклась, Дэнвуд с укором посмотрел на нее. – И?

- И Франции времен Де Сада…Но я в этом вижу очищение. Как не удивительно… Террористическая политика Калигулы, уничтожающая все традиции и возвышающая правителя, вызвала самую естественную из реакций… Высшие круги власти поняли, что единственный способ покончить с тиранией - это убить императора. Те, кто дойдут до края упадут сами без посторонней помощи. Все, что творится сейчас, это лишь тень былых событий, которые вершили историю. Современная молодежь для этого, боюсь, страдает недостатком воображения. Апатия – вот незаметная удавка для современного мира. Убивает бездействие и безразличие! Говорите о морали? Но, ведь даже вы не похвастаетесь чистой совестью!

- Да! Над моей совестью также висит «дамоклов меч», - Анна горько усмехнулась. – К примеру, мне нужно уволить одного из моих работников. При чем, скорее всего самого тихого, мирного и трудолюбивого из всех кто у меня работал. В противном случае, на понравившиеся мне до дрожи в коленках стулья от Машерони, я буду откладывать деньги не два месяца, а пять! Представляете?! Хотите, знать, что еще конкретно мучает мою совесть? Пожалуйста! Я не могу отправиться на похороны одного хорошего человека. Друг моей семьи вчера умер… Родители, дед мой, брат, отец и мать сейчас у его жены дома. Мне же наказано «развлекать» вас до их приезда!

«Так вот в чем дело!» - подумал Маркус.

- Много же совести вы себе отрастили, - ничуть не смутившись, сказал Дэнвуд, словно мимо ушей пропустив тираду на счет похорон. - Но не выпрыгивать же мне сейчас из машины...!

Анна поразилась полному отсутствию сочувствия в его голосе. Дэнвуд посмотрел на нее, затем немного наклонился, уголки рта дернулись в ироничной усмешке, которая сильно противоречила тому, что выражали его глаза.

Не понять явныx упреков в свой адрес он не мог, они были слишком очевидны и эта непробиваемость добавила несколько противоречивыx черт к портрету Дэнвуда, который Анна успела составить для себя. Она поймала себя на том, что задерживает дыхание и ее сердце пугливо сжалось от такой непознанной глубины человеческих чувств.

Ей еще много придется пережить трагедий, в сотни раз превосходящих ее дилемму с тихим китайцем, прежде чем она в полной мере поймет «что» в это мгновенье выражали глаза Маркуса Дэнвуда.

А мне посоветовали вырезать само слово совесть из своего словарного запаса… Как в хирургии... И операция прошла успешно, как Вы сами видите, - Дэнвуд хитро улыбнулся и откинулся на спинку сиденья. Его голос стал ледяным.