Хозяйка Дома Риверсов

— И еще последнее, — проговорила я и взяла дочь за руку, прежде чем она взобралась на сажальный камень.

Она тут же повернулась ко мне — вся внимание.

— Никогда никого не проклинай, — напутствовала я. — И никогда никому не желай зла.

Элизабет покачала головой.

— Не буду. Даже Мэри Сиэрс зла не пожелаю, хотя она вечно ему улыбается и кокетливо накручивает локон на палец, а потом быстренько так садится с ним рядом и…

Я жестом остановила ее и продолжила:

— Желать кому-то зла — вот истинное проклятие как для женщины, которая это пожелание высказала, так и для того, на кого оно направлено. Выпустишь такие слова в мир, и они могут рикошетом ударить в тебя — точно стрела, отлетевшая от каменной стены. Так считала моя двоюродная бабушка Жеанна. А еще твое проклятие может и вовсе пролететь мимо цели и причинить вред кому-то невинному. Мудрая женщина никогда никого проклинать не станет. Даже ведьмы делают это крайне редко. И мне бы очень хотелось надеяться, что ты этого не сделаешь никогда. — И все же, произнося эту разумную тираду, я чувствовала, как над моей дочерью нависает тень ее неясного, великого будущего. — Я буду молить Бога, чтобы у тебя никогда не возникло причины проклинать кого бы то ни было!

Дочь опустилась передо мной на колени, а я, коснувшись ладонью ее хорошенького бархатного чепчика, ее теплых светлых волос, добавила:

— Благословляю тебя, дочь моя. Всегда оставайся чиста сердцем, и все твои желания исполнятся.

Она подняла голову и посмотрела на меня снизу вверх; ее серые глаза так и сияли.

— Надеюсь, что исполнятся, мама!

— А я так в этом и не сомневаюсь!

Лондон, весна 1452 года

Итак, мой муж стал командиром крепости в Кале, а я вернулась ко двору. Я прибыла туда холодным январским днем и обнаружила, что все только и обсуждают предательство герцога Ричарда Йоркского и то, что он якобы готовит всенародное восстание против своего кузена-короля, поскольку ненавидит его фаворита герцога Сомерсета.

Королева была настроена решительно: противника следовало встретить лицом к лицу и нанести ему сокрушительное поражение.

— Враг герцога Сомерсета, моего самого лучшего и надежного друга — это и мой враг, — отрезала Маргарита. — Этот Йорк требует судить Сомерсета за измену, но мне-то известно, кто здесь настоящий предатель! Что ж, теперь он показал свое истинное лицо и открыто признал, что выступает против короля.

— Он всего лишь просит, чтобы знатные лорды заступились за него перед королем, — спокойно возразила я. — Он хочет, чтобы они стали его посредниками и изложили королю его основные идеи. И, между прочим, он по-прежнему клянется в своей вам преданности.

Маргарита швырнула на стол манифест, разосланный Йорком по главным городам Англии.

— А это, по-вашему, что такое? Этот Йорк прямо заявляет, что наш король окружен врагами и злоумышленниками. Он обвиняет королевских советников во всех смертных грехах. В том числе и вас, и вашего мужа, а не только Сомерсета и меня.

— Меня-то он в чем обвиняет?

— Жакетта, если он осмелился обвинить меня в том, что я — любовница Уильяма де ла Поля, то почему бы ему не назвать вас ведьмой? Да он и глазом не моргнет!

Мне показалось, что в комнате сразу стало как-то очень тихо и холодно. Я приложила руку к животу, словно защищая зародившуюся там новую жизнь. Фрейлины, находившиеся неподалеку и явно все слышавшие, смотрели на меня расширенными от ужаса глазами, но молчали.

— У него нет никаких оснований для такого обвинения, — тихо заметила я, слыша в ушах бешеный стук собственного сердца. — Вы и сами знаете: я никогда подобными вещами не развлекалась. Это не игрушки. Я даже травами пользуюсь исключительно в лечебных целях и применяю их только для членов семьи. Я никогда в жизни не советовалась ни с одной колдуньей. Я много читаю, но только разрешенные книги; я ни с кем из подозрительных людей бесед не веду…

— У него нет никаких оснований вообще что-либо говорить против нас и нашего двора! — гневно прервала меня Маргарита. — Какие есть у него основания обвинять в предательстве Эдмунда Бофора? Что он имеет против меня? Но помните, Жакетта: отныне он мой враг, а значит, и ваш тоже. А также помните следующее: если у него будет возможность вас уничтожить, он это непременно сделает — просто чтобы досадить мне.

Она замолчала и уселась поближе к камину, а я решила более внимательно ознакомиться с манифестом Йорка. Он требовал выдвинуть против Эдмунда Бофора обвинение в предательстве и арестовать его. Он утверждал, что королева собрала вокруг себя самых дурных советчиков-иностранцев, и все они отнюдь не добра ей желают. Как оказалось, конкретно против меня в манифесте не было ни слова. И все же я уже не могла избавиться от хорошо знакомого мне страха, бившегося где-то в глубине души.