Хозяйка Дома Риверсов

Быстро позавтракав, он сразу пошел на конюшенный двор, и я потащилась следом, гонимая своими страхами.

— Но скажи: если король соберет значительный отряд и все-таки вздумает наказать жителей Кента, ты будешь вмешиваться?

— И, ворвавшись туда, поджигать тростниковые крыши? Заживо сжигать коров, принадлежащих беднякам? — насмешливо произнес он. — Я на такое уже насмотрелся во Франции, но никогда не думал, что это удачный способ завоевать чью-то преданность. Как считал герцог Бедфорд, единственный способ завоевать сердца людей — это обращаться с ними справедливо, по-человечески, и беречь их от опасностей. Такой же совет и я могу дать каждому, кто у меня его попросит. Но если скомандуют идти в бой именем короля, я буду вынужден подчиниться.

— Я примчусь к тебе сразу же, только дай мне знать, — заверила я; мой голос дрожал от тревожных предчувствий, хотя я и пыталась говорить спокойно.

— Приезжай, я буду с нетерпением тебя ждать, — промолвил он с внезапной теплотой, явно заметив, что я боюсь за него. — Но прежде всего ты должна позаботиться о себе и о ребенке, которого носишь. И не тревожься понапрасну: я всегда буду ждать тебя. Помнишь, я ведь обещал, что тебе никогда не придется напрасно искать меня и не находить.

Я привела дом в порядок и отдала слугам распоряжение подготовиться к моему отъезду. До меня долетали слухи, что король и королева вернулись в Лондон, и король, встав во главе войска, направился усмирять жителей Кента. Затем мне принесли письмо от Ричарда, написанное его собственной рукой:

«Любимая!

Прости, что тревожу тебя. Королева убедила короля, чтобы сам он в Кент ни в коем случае не входил, однако мне он приказал преследовать всех нарушителей закона, возглавив отряд королевской стражи. Ослушаться я не могу. Поверь, со мной все будет хорошо, и вскоре, как только это закончится, я приеду домой, к тебе.

Твой Ричард».

Сунув листок за вырез платья, поближе к сердцу, я пошла на конюшню и обратилась к слуге:

— Седлайте коней. И велите хорошенько подготовить к путешествию мою кобылу. Мы возвращаемся в Лондон.

Лондон, лето 1450 года

В течение всего обратного пути в Лондон у меня на душе просто кошки скребли — таким сильным было ощущение, что Ричард в опасности. Мне представлялось, что он сражается с превосходящими силами противника, что в густых лесах Кента для него устроены засады и ловушки, что там прячутся отряды вооруженных мятежников, которые непременно возьмут его в плен, как Уильяма де ла Поля, и ржавым мечом отрубят ему голову, даже не дав исповедаться…

В молчании выехали мы на лондонскую дорогу, но когда добрались уже до раскинувшихся вокруг столицы фруктовых садов и маленьких молочных ферм, капитан моей стражи вдруг отдал воинам команду сомкнуться и стал как-то особенно внимательно озираться по сторонам, словно нам что-то угрожало.

— В чем дело? — спросила я.

Он покачал головой:

— Не знаю, миледи. Что-то тут не так… — Он помолчал и пробормотал себе под нос: — Что-то уж больно тихо. Даже кур заперли в курятниках, хотя солнце еще не село, да и в домах все ставни закрыты. Нет, что-то тут явно нечисто!

Мне не нужно было повторять дважды. Что-то и правда было нечисто. Мой первый муж, герцог Бедфорд, часто повторял: «Если тебе кажется, будто что-то не так, значит, что-то действительно не так».

— Сомкните ряды, — посоветовала я. — Мы успеем въехать в столицу еще до того, как закроют ворота, и сразу направимся в наш лондонский дом. Прикажите людям быть настороже. Пусть тоже по сторонам посматривают. И давайте прибавим ходу.

Капитан жестом велел людям сомкнуться и перейти на легкий галоп. Мы поскакали к лондонским воротам, но стоило нам миновать Мургейт,[45] как на узких улочках послышался нарастающий гул: веселые крики людей, смех, пение труб и грохот барабанов.

Все это напоминало торжественную Майскую процессию; казалось, радость множества людей наконец-то сорвалась с поводка и выплеснулась на улицы; судя по шуму, там были тысячи лондонцев. Я взглянула на своих сопровождающих — они, особым образом развернув лошадей, ехали теперь совсем близко ко мне оборонительным квадратом.

— Сюда, — указал капитан стражи.

Мы свернули и помчались быстрой рысью по каким-то извилистым улочкам, пока не уткнулись в высокую стену, окружавшую наш лондонский дом. Вот только в гнездах по обе стороны ворот, где обычно ярко горели факелы, было пусто. И сами ворота, которым бы следовало быть либо крепко запертыми на ночь, либо гостеприимно распахнутыми, оказались наполовину отворены. Подъездная дорожка, вымощенная булыжником, была пуста; повсюду валялся какой-то мусор; парадная дверь дома была распахнута. И я прочла в глазах капитана Джорджа Катлера ту же тревогу, какая царила и в моей душе.