Хозяйка Фалконхерста

Теперь между ними не осталось препятствий в виде одежды или постельного белья. Его плоть соприкоснулась с ее плотью. Он прижался к ней всем телом, впитывая ее животворное тепло, наслаждаясь атласной гладкостью кожи. Он не целовал ее в губы, хотя они находились совсем рядом с его ртом: он слышал, что белые мужчины и черные женщины никогда не целуются, что соответствовало действительности, зато поощрял ее в рвении осыпать поцелуями его тело с ног до головы, исключая рот – запретное место.

Собственно, прикасаться к женской плоти было ему не в новинку. Как профессионал, он перещупал бесчисленное множество чернокожих женщин всех возрастов, добираясь до самых интимных уголков их тел и никогда не испытывая при этом возбуждения. Это была работа, все равно что исследовать кобылу или телку, прежде чем выложить за нее наличные. Его пальцы знали свое дело: они раздвигали потайные складки, лазили в рот, где проверяли качество зубов. На основании своих исследований он давал экспертное заключение. Да, он был опытным судьей негритянского тела, в этом деле он знал себе цену. Сам отец не мог на него нахвалиться.

Но здесь все было по-другому. Негритянка по имени Афродита и без того была его собственностью, но сейчас он ощущал обладание ею совершенно иначе. Речь шла уже не о рутинной работе, а о чем-то неизмеримо большем. Тело, которое он сжимал в объятиях, принадлежало ему и сливалось с ним не просто потому, что он был его законным владельцем. Его собственное тело бойко отзывалось на ее ласки, но он впервые – и далеко не в последний раз в жизни – позавидовал оснащенности принадлежавших ему чернокожих мужчин. Он не выдерживал сравнения с ними. Его удручила мысль, что он ни за что не купил бы двуногого бычка с таким смехотворным мужским оснащением, как у него самого. Впрочем, его утешала мысль, что для Дит это как будто не имело значения. Некоторые более умудренные рабыни могли бы сравнить его с другими своими партнерами, и такое сравнение оказалось бы не в его пользу; Дит же пока не с кем было его сравнивать. Зато его грела мысль, что и ему есть чем кичиться – он был белым и, снисходя до нее, делал ей большую честь. И все же в глубине его души засела зависть. Сейчас он старался отогнать мысли, способные его смутить. К черту! Он – белый, вот и пусть радуется, что ей выпала такая блестящая возможность – переспать с белым господином.

Он сменил тактику: только что покорно принимал ее ласки, теперь же превратился в агрессора. Его руки все настойчивее шарили по ее атласному телу, отчего его возбуждение нарастало, пока не достигло неизведанного накала: никогда прежде он не испытывал подобного восторга. Сообразив, что кульминация может случиться раньше срока, он вынужденно отодвинулся и запретил ей прикасаться к нему. Только когда контроль над чувствами был частично восстановлен, он позволил своим пальцам возобновить игру с ее набухшими сосками; он щипал их до тех пор, пока она не остановила его болезненными стонами. Он дал ей понять, что снова не возражает, чтобы она ласкала руками и губами его тело, сам же припал ртом к выемке у основания ее шеи, сожалея, что не может впиться губами в ее влажный, такой желанный рот. Как ни велик был соблазн, он преодолел его, понимая, что иначе она может возомнить о себе и о нем невесть что. Пускай не забывает, что она всего-навсего негритянка, предмет, существующий исключительно для его удовольствий. Но что это было за восхитительное удовольствие!

Он медленно заполз на нее. Действовал он неуклюже и отдавал себе в этом отчет, однако желаемое было достигнуто: он взгромоздился на девушку, придавив ее своим весом и ощущая нетерпеливое подергивание во всем теле; его ладони, обхватившие ее, были потны. Она застонала и заерзала под ним, приподнимаясь и опускаясь. При этом она широко раскинула ноги. Его колени, недавно упиравшиеся в нее, оказались на матрасе. Она обладала не более богатым опытом, чем он, но действовала, повинуясь первобытному инстинкту, который ее не подводил. Опираясь на руки, он разместился у нее между ног, нашарил пальцами путь, устранил последние препятствия и вторгся в нее, но сначала совсем неглубоко. Ему пришлось передохнуть.

– Как ты? – шепотом спросил он ее. – Хорошо, масса Хам, хорошо…

Она приподняла таз, словно приглашая его не мешкать на пороге, и он ворвался в нее со всей силой, не обращая внимания на крик боли, исторгнутый ее гортанью. Закрепившись на новом рубеже, он снова бессознательно приостановил продвижение. Ему это позволило отдышаться и избежать мгновенной развязки, ей – оправиться от только что испытанной боли.

– С тобой все в порядке, Дит, милая?

Он задал этот вопрос, хотя знал, что не должен заботиться о ее состоянии. Оно должно было быть ему совершенно безразлично. Но сейчас он испытывал к ней нежность, поэтому временно забыл, что она черная, а он белый.

– Очень больно, масса Хам, сэр. Но это ничего.