Хозяйка Империи

Только в присутствии врагов доводилось ему раньше наблюдать выражение непреклонной решимости, застывшее сейчас на лице Мары; но, видят боги, он-то не был ей врагом. Справившись с первым потрясением, Хокану придвинулся и снова притянул ее к себе. Мара дрожала как в лихорадке. Внимательно и терпеливо он обдумывал неожиданное требование жены. Он пытался встать на ее место, увидеть вещи ее глазами и в то же время найти какую-то общую опору, чтобы можно было здраво все обсудить. Хокану был глубоко убежден: если освободить Джастина от одной присяги и привести к другой — никакой пользы это не принесет, и прежде всего — самому мальчику. Ведь он уже не младенец-несмышленыш: он успел понять значение имени, которое носит.

Смерть старшего брата и без того явилась тяжелым испытанием для Джастина, нельзя было делать из него пешку в политической игре. Как бы сильно Хокану ни любил Мару, он сознавал, что вряд ли согласится возложить на плечи невинного ребенка такую опасную ношу, как вражда Джиро.

Духовная близость между властительницей и ее консортом позволяла каждому из них угадывать мысли другого. Вот и сейчас Мара ответила на невысказанные возражения Хокану:

— Мальчика, который способен ходить, говорить и отличать чужаков от своих, убить гораздо труднее, чем младенца в колыбели. В качестве наследника Шиндзаваи наш новорожденный ребенок будет в большей безопасности. Наши враги прекрасно понимают, что одна смерть не сможет положить конец твоему дому и всей династии Шиндзаваи.

Хокану не оспаривал справедливость рассуждений Мары, но не мог пойти ей навстречу по одной простой причине: он успел всем сердцем привязаться к Джастину, а уж его отец, Камацу, души не чаял в малыше. Мыслимое ли это дело

— взять ребенка, уже достаточно большого, чтобы радоваться жизни, и швырнуть его в безбрежное море смертельных опасностей? Или придется рисковать жизнью новорожденного младенца?

— Если я умру, — чуть слышно проговорила Мара, — не будет ничего. Не будет ребенка. Не будет Акомы. Мои предки лишатся своих мест на Колесе Судьбы, и не останется никого, кто отстоял бы честь Акомы перед лицом богов.

Она не добавила, хотя могла бы, что все сделанное ею самой пошло бы прахом.

Ее муж приподнялся с подушек и, притянув Мару к себе, провел рукой по ее темным волосам.

— Госпожа, я подумаю над тем, что ты сказала. Резким движением Мара высвободилась из его объятий. Разгневанная, исполненная решимости и прекрасная, она выпрямилась и взглянула ему прямо в лицо:

— Не надо думать. Ты должен решить. Освободи Джастина от его обетов, потому что впредь Акома не должна ни на один день оставаться без наследника, который придет мне на смену.

Мара была на грани истерики. Хокану знал и другой источник ее смятения — тот, о котором она до сих пор умалчивала.

— Любимая, мне понятны твои тревоги. Долгое отсутствие Аракаси — скверный признак, вот тебе и кажется, что тебя загнали в угол, — сказал он ободряющим тоном.

Мара слегка сбавила тон:

— Да. Возможно, я слишком много от него потребовала или недооценила меру опасности, когда поручила ему разведать секреты Ассамблеи. — Минутная неуверенность в себе позволила ей признаться:

— Я погорячилась и не смогла удержаться от вспышки раздражения. На самом-то деле все гораздо лучше, чем можно было ожидать. Да и с происками традиционалистов, когда они зашевелились, мы справились без особых затруднений.

Выслушав ее, Хокану, однако, не поддался заблуждению. Он не верил, что возникший между ними спор Мара считает улаженным. Хотя в торговле и не замечалось крупных неурядиц, это затишье, возможно, служило предвестником каких-то будущих потрясений. Цуранских правителей отличала приверженность к кружным, окольным путям. За тысячи лет своей истории общество привыкло рукоплескать вельможе, умеющему строить далеко идущие планы и неуклонно, терпеливо претворять их в жизнь, чтобы спустя годы одержать блистательную победу. Почти наверняка можно было предположить, что властитель Джиро ждал удобного случая, накапливая силы для удара. В отличие от Минванаби он сводил счеты со своими врагами не на полях сражений. Вердикт Ассамблеи был на руку Анасати, поскольку предоставлял Джиро неограниченное время для обдумывания и воплощения плана интриги против Акомы, а именно к этому занятию он питал особенную склонность.

Ни Мара, ни Хокану не стали касаться столь щекотливого предмета.

Какое-то время оба молчали; тишину опочивальни нарушали только звуки пробуждающегося поместья. Свет, проникающий через перегородки, превратился из серого в золотисто-розовый, и на фоне неумолчного птичьего пения слышались команды офицеров, приступивших к смене караулов: прежде, до смерти Айяки, патрули не проходили так близко к господскому дому.