Читаем Хозяйка истории. В новой редакции М. Подпругина с приложением его доподлинных писем полностью

– Скоро, впрочем, стало понятно, что традиционными методами разведки достигнуть таких успехов нельзя. В то же время поступила информация о проведении в вашей стране интенсивных исследований в области экстрасенсорных балансов. В семьдесят первом году мы узнали о существовании в Москве Института устойчивых соответствий, или К-900. А в семьдесят втором году была впервые названа фамилия Ковалевой. Мы недооценили значение этой информации, к тому же скоро потеряли источник. Лишь с февраля семьдесят четвертого стали собираться сведения о Елене Ковалевой, более менее достоверные. После Хельсинкского совещания мы искали возможность осуществить с ней непосредственный контакт, все попытки оказывались неудачными, но, не сомневаюсь, они будут продолжены.

– Когда и каким образом?

– Когда и каким образом, мне неизвестно.

– Известно ли вам что-нибудь об аналогичных исследованиях в Соединенных Штатах?

– Известно только то, что они проводятся. Примерно с середины семьдесят пятого. Уверен, результат поисков будет равен нулю.

– Почему вы так в этом уверены?

– На мой взгляд, здесь мы имеем… вернее, вы… вы имеете дело с очень индивидуальным и неповторимым явлением. Вам просто повезло. Примите поздравления.

– Спасибо. Господин Хорн, как давно, по вашему мнению, мы «имеем дело с этим индивидуальным и неповторимым явлением»?

– Я не аналитик разведывательного директората. Вам известна область моей ответственности. Конечно, вы знаете лучше меня, но поскольку вопрос прозвучал… По моим скромным оценкам,

Елена Ковалева стала работать на вас в период между шестидневной войной на Ближнем Востоке и чехословацкими событиями. Я назову январь – февраль шестьдесят восьмого. Возможно, я ошибаюсь.

– Все возможно. Нет ничего невозможного.

– Вам виднее.

– Хорошо, не будем об этом. Последний вопрос. Мы обязаны его задать по просьбе нашего политического руководства. Господин Хорн, готовы ли вы сделать заявление в телепрограмме новостей с осуждением методов ЦРУ и поддержать последние советские инициативы по разоружению? (Пауза.)

– Нет. Вы сами понимаете, это не принесет пользы ни вам, ни мне.

– Нам ясна ваша позиция. Откровенно говоря, в нашем управлении придерживаются того же мнения.

<p>Часть первая</p></span><span></span><span><p>Секретный дневник Е. В. Ковалевой<a l:href="#n5" type="note">[5]</a></span><span></p></span><span><p>Май 1971 – июнь 1972</p></span><span><p>1971</p></span><span>

16 мая

Юбилей. 1000 дней вместе. Говорит, сосчитал по календарю, допустим, я не проверяла, конечно; если так, то – пускай.

Это много.

– Тысяча дней любви.

А я подумала: совместной работы. Или службы, точнее сказать.

Белые розы. Букет. Шампанское, виноград.

Стала мнительной. Знаю, что неспроста. Так и спросила:

– Ты хочешь узнать что-то?

– Ну зачем же ты так? – Даже как будто задет. Поцеловал. И все же: – Одно другому, – сказал, – не мешает.

В смысле – работа любви. Или любовь – работе.

Вышли на балкон. Выпили по бокалу. У меня было скверное настроение, думала, не готова.

Но он так на меня посмотрел и так улыбнулся, что все во мне перевернулось вдруг. Я сказала:

– Пошли.

Забавно. После – всегда забавно.

Страница готова. Пишется вроде. Значит, пошел. (Дневник.) С четвертой попытки. Первые три: все тетрадки – в огонь. Посмотрим, что дальше будет.

Ну-ну, красавица, изображай.

Сейчас мне кажется, я могла бы предсказать с точностью до – как обнимет – и далее… Но когда обнимал, волна в самом деле подкатывала, он знал, чего добивается… Нет, я сама торопила – давай же, давай, давай, спрашивай… – он забубнил – про какую-то встречу, да еще и в Пекине, про секретную встречу, про конфиденциальную встречу – я не хотела вдумываться чью, не хотела повторять за ним имена – этих чертовых китайцев-американцев или кто там они, да что мне до них, но бубнил, бубнил свое, спрашивал, обнимая, приедет ли тот – второй – Генри, ах, Генри, милый наш Генри, дружок – потому что от этого будто – от того, поедет ли он или нет, – будет что-то зависеть. Гнать, держать, дышать, зависеть – ненавидеть и вертеть. Я сознательная. Я очень сознательная. Ну, ты не комплексуй, говорил, ты расслабься, расслабься, ведь я же люблю тебя, понимаешь, люблю… Ненавижу это «расслабься». Расслаблялась – наверное. Если так называется – да. Он же любит, влюбленный. И я. Я – его. Чтобы крепче, просила. И хрустнули косточки. Еще, еще!.. А потом – когда понеслось – там – там – там – там – там лакуна, пробел, ничего не помню. Кричала. Не владела собой. Не могла не кричать. Все услышал, все, что хотел. Был испуг под конец – о соседях, как раньше – мелькнуло – когда в стену стучат, – но какое же тут общежитие, пора и привыкнуть – приходила в себя, – когда нет никого за стеной, никого кроме нас нет на свете нигде и никто не услышит. Устала.

И вот, открыв глаза, в потолок смотрю. Он же сразу – влюбленный! – бежит к телефону – в прихожую. Шлеп, шлеп – босиком по линолеуму.

– Добрый вечер, Евгений Евгеньевич, – и вполголоса, тихо: – информация полностью подтвердилась… Да, приедет… Да, абсолютно точно… В середине июля…[6] Уверяю вас, да… Четвертый сценарий…[7]

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза / Детективы
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза