Хозяйка разорившейся таверны. Путь к счастью

— У вас сегодня есть шанс отплатить мне добром за добро, — сказала я, спустившись с лестницы и представ перед стариком. Слишком поспешно я потребовала плату за свое гостеприимство, ну, да и черт с тем! — Не отвезете ли меня к лендлорду?

Старик хмыкнул, с интересом рассматривая меня.

Интересно, что за мысли промелькнули в его голове?

Наверное, он подумал о том, что терять мне больше нечего, и я хочу предложить себя лендлорду. Но одета я была неподобающе для такого случая…

— Хочу землю попросить в аренду, — с вызовом пояснила я, глядя, как старик оглядывает меня. — Буду выращивать ту самую чудо-репу, что вам так приглянулась.

— Дело хорошее, — похвалил старик. — Но только на какие ж деньги, сударыня? Кусок хорошей земли стоит дорого.

— Мне пойдет и самая никчемная, — смело ответила я. — Там уж мои заботы, вырастет ли на ней что-то.

— Можно просто деньги спустить и ничего не получить, — заметил старик.

— Моя репа неприхотлива, — все так же с напором ответила я. — Только поливать надо. А с этим и дожди прекрасно справляются.

Старик рассмеялся.

— Вот так и отвечайте лендлорду, — произнес он, отсмеявшись. — Он любит этаких, уверенных в себе и деловых. Ну, идемте! Забирайтесь в повозку, доедем быстро.

Просыпающийся город, несмотря на непогоду, был красив и хорош.

С интересом я рассматривала его, хотя, казалось, знала тут каждый камешек, и любой переулок мне был знаком с детства.

Брусчатка была ровная, без щербин, чисто выметенная, сонные домики горожан — чистенькие и опрятные. Да, не то, что моя таверна. Разглядывая жилища горожан, я испытала укол стыда, хотя, конечно, моей-то вины в том, во что превратилась таверна, не было.

Люди вон живут, как-то справляются с заботами, и жилье свое содержат в порядке.

Одна только глупышка Мари оценила любовь Грегори дороже своего родного дома и очага…

Так ли уж она виновата? Вероятно, сердце ее было более страстное, чем у прочих женщин этого города. Она и жизнь свою потеряла, поняв, что ее любви не суждено сбыться.

Я снова вздохнула, сожалея о глупышке Мари, чье поруганное имя мне теперь предстояло обелить. Да, да!

Невозможно было не заметить, как редкие прохожие, увидевшие меня, либо отводят взгляд, либо глумливо усмехаются, прикрыв для приличия рукавом лицо. История Мари, наверное, уже облетела весь город, Грегори уж постарался, раструбил и о своей победу, и о том, что бросил эту тупую замарашку, которая все свое добро своими руками ему отдала. А теперь воет, как голодная собака, и, скорее всего, с голоду сдохнет…

От одного воспоминания об этом мерзавце гнев в душе у меня начинал так кипеть, что становилось душно, и казалось, что меня вот-вот вырвет огнем.

Слезы снова наворачивались на глаза, но я упрямо сжимала зубы, решительно смахивала с ресниц влагу, и думала с прежней настырностью: «Я все равно докажу всем, что Мари Лино не такое уж ничтожество! И вы все над собой будете смеяться, а мне завидовать!»

И только один домик на нашем пути выбивался из общей картины процветания и довольства.

Темный, покосившийся, он как-то сиротливо жался к своему соседу, и огонек в его окнах горел еле-еле. Такой же унылый и запущенный, как моя таверна…

Шестым чувством я ощутила непонятное родство с обитателями этого дома. Наверняка там живет какая-нибудь затравленная, всеми покинутая душа, как и я теперь. И мне стало ужасно жаль неведомого жильца, который над огарком свечи ест сухой кусок хлеба на завтрак.

— Кто там живет? — невольно спросила я у возницы.

Старик хмыкнул.

— Не знаешь разве? — удивленно спросил он. — Ведьма старая. Непонятно, откуда притащилась в наши края…

— Прям ведьма? — у меня от предчувствия опасности в груди похолодело.

— Ну, кто ж ее знает, — уклончиво ответил старик. — Только страшна она и грязна. Работать уж не годится. Перебивается подаяниями; а иногда, поговаривают, ходят к ней те, кому надо темные дела обтяпать.

— Наверняка просто несчастная и слабая старая женщина! — воскликнула я. — А ну, останови!

— Это еще зачем? — недовольно пробурчал старик, но просьбу мою выполнил.

— На работу ее найму! Будет полы мне мыть! — ответила я, выбираясь из повозки на мостовую.

Старик осуждающе покачал головой.

— Ох, и рисковая ты, девонька! — проворчал он. — Сама одной ногой стоишь уж за воротами города, тебе б быть кроткой и покорной! А ты все рвешься знакомства водить с кем попало!

— Господь велел творить добро! — отрезала я. — А подаяние — это не грех!

И я решительно направилась к дому.

На мой стук отворила старая, но крепкая еще женщина с недобрым лицом. Значит, с работой у нее не клеится не по причине телесной немощи. Просто не берут. Может, из-за дурной славы, а может, из-за отталкивающего внешнего вида.

Вся ее одежда, лицо были покрыты слоем копоти и сажи, видно, не часто эта старуха утруждала себя стиркой и умываниями. Увидев ее, я даже отпрыгнула, и даже пожалела о своем душевном порыве. Ага, пожалела нищенку! А она выглядит, как людоед. Притом голодный.

— Чего тебе? — неприветливо рявкнула она, оглядев меня острым взглядом. — Плод вытравить или приворожить кого надо?

Я испуганно затрясла головой.