Когда мы, уже распрощавшись, спустились в вестибюль, я обнаружила, что забыла наверху свой веер.
— Я схожу за ним, — сказала Аврора.
— Нет-нет, дорогая. Ты не найдешь его. Я сама не знаю, где его оставила.
— Может, позвать лакея?
— Слишком долго… Я сама схожу.
Слегка подобрав подол, я снова стала подниматься по ступенькам. Я не прошла и половины лестницы, когда увидела на верхней, начищенной до блеска площадке женщину.
Она была в очень просторном платье, скрывающем округлившуюся фигуру. Я сразу узнала Флору де Кризанж, ныне Флору Клавьер, и, хотя мы встречались с ней лицом к лицу впервые и эта встреча была неожиданна для меня, я находила, что не должна бледнеть, волноваться или, чего доброго, изменять свое намерение и не идти за веером. Ни один мускул не дрогнул у меня на лице. Я продолжала подниматься. Флора, напротив, словно застыла на верхней площадке, глядя на меня.
Наступил момент, когда мы поравнялись и я посмотрела ей в глаза. Она дурно выглядела. Лицо, отекшее, даже слегка распухшее, свидетельствовало, что она плохо переносит свое состояние. Она вообще сильно располнела. И постарела. Да что там говорить — она выглядела просто немолодой уже женщиной! Красота, которая когда-то так подавляла меня, пропала. «Нет, — подумала я, усмехаясь в душе, — когда мы встречались на Корсике, она выглядела лучше. Вряд ли Клавьеру нравится сейчас ее вид… Она куда старше его, а по виду так просто в матери годится».
Я взглянула на нее как можно более пренебрежительно, с мстительным высокомерием женщины, которая сознает, что намного красивее, и была удовлетворена, когда увидела, что лицо мадам Флоры почти позеленело, а русалочьи голубые глаза сузились. Я была готова пройти мимо, но она, вдруг резко повернувшись, так схватила меня за руку и с такой неожиданной силой рванула к себе, принуждая вернуться, что я вскрикнула от возмущения.
— Что вам угодно?
— Видимо, вас недостаточно проучили, белокурая дама?
Она спросила с хорошо знакомой мне интонацией: ласково, почти любезно, не повышая голоса, словом, хорошо маскируя свои истинные чувства. Пожалуй, со стороны мы могли показаться двумя мирно беседующими подругами.
Я резким движением высвободила свою руку из ее цепких пальцев, но ничего не ответила. Честно говоря, на какой-то миг мне стало страшно. Уж слишком ледяным был ее взгляд. Я помнила этот взгляд — взгляд кобры. Она так смотрела на меня, когда стреляла. И я вдруг ужасно испугалась того, что, быть может, эта Флора по-прежнему одержима демоном злобы и ревности и, чего доброго, способна подкараулить меня где-нибудь с пистолетом в руке.
— Вы вернулись в Париж. Вы строите козни против Рене. А ведь мы оба вас учили. Так что же вами движет? Надежды? Позвольте узнать какие? А, черноглазая красавица?
Весь мой страх вдруг исчез от звуков ее голоса. Я разозлилась так, что у меня потемнело в глазах; от злости меня даже затошнило. Подавшись вперед, я произнесла:
— Я надеюсь на то, что вас перекосит от ненависти, а ваш муж издохнет и попадет в ад. Я ежедневно молюсь об этом…
Сказать все, что хотела, я не успела. Флора вдруг шагнула ко мне с лицом, искаженным яростью, и замахнулась, будто хотела закатить пощечину. Инстинктивно желая избежать этого унижения, я резко выставила вперед руку.
И тут произошло непредвиденное. Ее рука с силой наткнулась на мою, и от этого толчка Флора потеряла равновесие. Кроме всего прочего, она, кажется, поскользнулась на начищенной до блеска ступеньке. Я не смогла ее удержать. Я лишь успела увидеть ее расширившиеся от ужаса глаза Она полетела по лестнице вниз головой, а я стояла, словно окаменев, не в силах пошевелиться.
Я очнулась, услышав, как трезвонят все звонки в доме. Над Флорой, лежавшей лицом вниз, склонились лакей и мои спутницы, ожидавшие меня в вестибюле. На лестницу выбежала Жозефина и ее многочисленные гости. Пораженные, все молча смотрели вниз, но ничего не делали.
— Что случилось? — спросила гражданка Бонапарт.
— Мадам Клавьер упала с лестницы, — сказала я как можно спокойнее. — Несчастный случай. Вероятно, надо вызвать врача.
Ничего больше не прибавляя, я стала спускаться. Жозефина дрожащим голосом велела позвать врача. Как оказалось, доктор нашелся и среди ее гостей — некий господин Биша, совсем еще юноша.
Он склонился над Флорой и несколько минут спустя констатировал:
— Она жива. Безусловно, она потеряет ребенка. У нее сломано несколько ребер. Возможно, и шея тоже.
— Но ведь тогда она умрет! — произнесла Жозефина со слезами. — Она была моей подругой…
— Ее нужно немедленно унести отсюда…
— Но как? Она может оставаться здесь…
Я сказала — громко, ясно, сама удивляясь, до чего холодно, бесчувственно и спокойно звучит мой голос:
— Сообщите ее мужу. Несомненно, он пришлет за ней карету или приедет сам. Таким образом, все проблемы будут решены.
— Как это случилось? — наперебой спрашивали меня. Среди вопрошающих я заметила даже журналиста «Монитёра».
— Вероятно, мадам Клавьер стало дурно. Это бывает с беременными. Мне трудно прибавить что-либо еще, граждане.