Хозяйка розового замка

Я впала в грех, причем какой-то воинствующий грех — воинствующий оттого, что я не ощущала ни стыда, ни раскаяния. Я села на постели и, слегка краснея, коснулась пальцев на ногах, потом лодыжек, колен, бедер вплоть до лона. Ощущение было такое, будто я заново родилась на свет. Видимо, слишком долго я подавляла свои желания, слишком долго боялась сама себе признаться, что испытываю их. Я чувствовала себя Афродитой, вышедшей из кипрских вод. Несмотря на усталость, в теле затеплился какой-то огонек, побуждающий к жизни. Тоску как рукой сняло.

Некоторое время я сидела на разоренной постели, с полузакрытыми глазами вспоминала все подробности, и румянец заливал мне щеки. Было что-то очень необычное в прошлой ночи. Морису сорок пять лет. Не то чтобы он был стар или я считала его таким… Просто люди его возраста — это было поколение отцов. Людовик XVI был из того поколения, а на него я никогда не смотрела как на ровесника. Я так привыкла. И вот один мужчина из того поколения стал моим любовником. Это и возбуждало, и слегка смущало.

А еще я была ему благодарна. Я сознавала, что он, возможно, нарочно вызывал у меня симпатию к своей особе, и вся его помощь — это тщательно продуманное соблазнение. Но даже если это было так, он проявил невероятный такт, невероятную проницательность и невероятное терпение. Я не сердилась. Эта ночь была счастливой. Кроме того, я знала, что она будет последней.

«Надо объясниться с Морисом, — подумала я, впервые после пробуждения ощущая какую-то боязнь. — Мы должны договориться, что продолжения никогда не будет. Я скоро уеду из Парижа. Я обо всем забуду. И он должен сделать то же самое. Ибо если Александр узнает, последствия будут страшны. Просто ужасны». В последнем предположении я ничуть не сомневалась.

«Нет, я не раскаиваюсь, — решила я напоследок. — Я просто все забуду. Если бы я умирала от жажды, я бы приняла стакан воды, даже зная, что вода не из моего колодца. Так и эта ночь…»

Отбросив все тревожные мысли, я дотянулась до звонка, и через несколько секунд в комнате появилась Шарлотта — аккуратная, опрятная и деловитая.

— Ванна сейчас будет готова, — сообщила она. — Прикажете ли подавать к крыльцу карету?

— А что, и карета есть?

— Карета принадлежит монсеньору.

Ответы Шарлотта давала сухие, но исчерпывающие.

— Послушайте, милейшая, — сказала я, — прежде всего я хотела бы повидаться с господином министром. Где он сейчас — в кабинете?

— Монсеньора никогда в такое время здесь не бывает.

— В какое такое время?

— Сейчас три часа пополудни, мадам. Господин министр еще в восемь утра уехал на службу.

«Ничего себе, — подумала я ошеломленно. — У него просто-таки железный организм. Целый день, целая ночь, а потом — работа!»

— Вам сейчас подадут завтрак, мадам. Впрочем, это уже нельзя назвать завтраком.

— Шарлотта, мне непременно нужно поговорить с господином министром, — сказала я, поднимаясь.

— Вы хотите воспользоваться моими услугами, мадам?

— Я хочу, чтобы вы нашли способ уведомить его о моем желании.

Шарлотта, деловито сдергивая простыни с постели — видимо, она так делала каждый раз после подобных ночей, — произнесла:

— Я сделаю так, как хочет мадам. Как только монсеньор посетит этот дом, ему немедленно передадут вашу просьбу.

— Как вы полагаете, он посетит его уже сегодня?

— Сегодня? О, мадам, вы слишком многого хотите от монсеньора.

Я отказалась от завтрака, но воспользовалась всем остальным, что было для меня приготовлено, и ванной в том числе. В этом месте все было сделано для того, чтобы подобные мне женщины чувствовали себя как дома. Здесь было все, начиная от домашних туфелек и кончая щеткой для волос. И, как ни странно, даже ощущая, что подобные мелочи приравнивают меня ко всем прочим посетительницам этого дома, я не чувствовала себя оскорбленной и не ревновала. Я признавала право Талейрана жить так, как ему угодно. Следует признать, что он никогда и ни в чем мне не клялся. Разве что в дружбе.

Через час я уже ехала в министерской карете в Париж. Несмотря на то что я успокаивала себя, какое-то время меня терзали угрызения совести. Все-таки некрасиво получилось. Я понимала, что хлопотать за мужа и одновременно изменить ему — это нехорошо. Как-то странно. Но, черт возьми, человек слаб. Я же не святая! А он, Александр? Хотела бы я посчитать, сколько женщин было у него за девять месяцев — и это помимо леди Мелинды.

Мне стал вспоминаться даже Ле Пикар, но потом я задумалась о вчерашней встрече с Баррасом, и граф вылетел у меня из головы. Следовало подумать, где взять недостающие сто двадцать тысяч. Директор высказался недвусмысленно: я даю деньги, он устраивает дело с амнистией. Стало быть, все сейчас зависит только от меня. Надо продать что-нибудь. Например, несколько камней… Правда, я должна признать, что моя коллекция драгоценностей — тех, что я привезла в Париж, — уже изрядно оскудела.

Я выскочила из кареты, не дожидаясь помощи кучера, и побежала к дому. Мне не терпелось поскорее устроить ревизию своим камням. На ходу развязывая ленты шляпы, я шла через вестибюль к лестнице.

— Сюзанна! — Этот голос остановил меня.