Он потоптался на месте, потом коснулся моего плеча. Возможно, за эти минуты он слегка протрезвел.
— Сюзанна, ну в конце-то концов…
— Ах, оставьте меня! — вскричала я со слезами, отбрасывая его руку. — Вы просто пьяный грубиян! И вы отвратительны мне сейчас!
Не глядя на него, я слышала, как герцог вышел. Я осталась одна. И, словно обессилев, снова зарыдала — теперь уже в голос, ибо знала, что меня никто не услышит и я могу спокойно облегчить свои обиду и отчаяние слезами.
Где-то в кустах еще пели соловьи. Прислушиваясь к ним, я с тоской подумала, что это была наша первая крупная ссора за почти три года знакомства. И как мы помиримся, я не представляла.
6
Это было нечто новое в наших отношениях. Впервые мы поссорились так, что я затаила в душе обиду на Александра. Все эти слова о кухне, детях, о том, что только он, герцог, знает, что я понимаю, а что нет, больно ранили меня. По моему представлению, так мог бы поучать свою жену какой-нибудь лавочник. Я не знала ни одного случая, когда бы аристократ заявлял, что место его жены — на кухне. Это было крайне странно. И обидно. Я не знала, как мы встретимся после той безобразной сцены.
Видимо, он тоже не знал, ибо не зашел ко мне объясниться или извиниться за грубость. Вечером следующего дня герцог вместе с графом де Буагарди и Гарибом ускакали в неизвестном направлении. Я не вышла, чтобы проводить их. Но меня, возможно, никто и не ждал.
Новое неприятное событие заставило меня забыть на время обо всем этом. У Маргариты случился такой приступ ревматизма, что она слегла в постель. Застарелый недуг поразил плечи, поясницу, руки, ноги, а пальцы у нее так просто скрючило. Я почти не отходила от нее, делала примочки, ванночки — все так, как советовал доктор д’Арбалестье. По его мнению, болезнь была не смертельна, но я порой впадала в такое отчаяние, что не могла сдержать слез. Только в подобные минуты я до конца понимала, как дорога мне Маргарита. Я любила ее, как мать. Я была без нее как без рук. Я так привыкла слышать ее голос, что не представляла себе, как можно обойтись без него.
Мое отношение ее немного тревожило.
— Вы не должны так переживать, мадам, — заявила Маргарита решительно. — Когда-нибудь я все равно умру, такова уж судьба, и вы должны примириться, что так и будет.
— Ах, лучше бы ты так не говорила!
— Нет. Вы должны привыкнуть, что когда-нибудь будете и без меня обходиться. Надо смотреть в глаза правде, милочка.
Это ее обращение «милочка» сломило меня. Упав на колени рядом с ее постелью, я взяла теплую большую руку горничной, прижала к щеке и залилась слезами.
— Боже мой, только не это! Хотя бы ты не оставляй меня!
Я только в эти дни заметила, как побелели ее волосы. Но она бодро ответила:
— Не бойтесь, мадам. Я еще чувствую в себе силы и еще десяток лет вам послужу.
Вскоре ей стало лучше, болезнь отступила, и, увидев, что Маргарита поднимается, я слегка успокоилась.
В ночь на святого Матфея во дворе раздался шум, и я, еще лежа в постели, поняла: вероятно, герцог вернулся. У меня была мысль спуститься вниз, но я раздумала. Я еще не забыла того, что между нами случилось, а лицемерить не могла. Упрекать его я тоже не хотела. Он же сказал, что не желает слушать моих упреков. А ничего иного я ему предложить не могла.
Я решила остаться в постели и только прислушивалась к тому, что происходит внизу. Тихий стук раздался в дверь.
— Войдите, — сказала я настороженно и села на постели.
Вошла Эжени и робко произнесла:
— Ваше сиятельство, господин герцог вернулся.
— Это он послал вас?
— Нет. Но я подумала, что вашему сиятельству необходимо знать. Мне кажется, господин герцог ранен.
Я вскочила на ноги, принялась искать домашние туфли, но от волнения никак не могла найти. Эжени услужливо помогла мне.
— Мадам не следует так волноваться. Господин герцог не умирает.
— Он шел сам? Его не несли?
— Нет, мадам. Он приехал сам, верхом.
Я уже стала понимать, что мой первоначальный испуг не имеет оснований. Если Александра и ранили, то он знал, куда отправляется. Он сам виноват, черт возьми! Он никого не слушает! А потом еще заставляет всех волноваться.
Жмурясь от яркого света, я вошла в гостиную. Александр сидел на стуле, сжимая зубы, рукав его сорочки был разорван, а чуть пониже плеча зияла рана. Она кровоточила. Над ней колдовал Гариб — похоже, промывал спиртом и готовился перевязывать.
Герцог повернул голову и посмотрел на меня.
— Вы поднялись? Мне жаль. Я не хотел вас беспокоить.
Я подошла ближе, отметив про себя, что этот сухой любезный тон отнюдь не врачует мои обиды.
— Как вы думаете, Гариб, доктор нужен? — спросила я.
— Нет, госпожа. Я знаю, что делать. Пуля прошла навылет, а это самое лучшее, чего можно желать.
— Да уж, — протянула я. — Надеюсь, вы правы.
Повернувшись, я посмотрела на Александра.
— Можно ли мне обратиться к вам, сударь?
— Вы спрашиваете, прямо как солдат на плацу.
— Вы не оставили мне выбора, сударь. Я теперь десять раз думаю, прежде чем спросить.
— Не играйте комедию. Спрашивайте.
— Каковы будут последствия этой авантюры? Могу я узнать, когда вам придется бежать в Англию?