Хозяйка розового замка

Проснувшись вечером, после десяти часов беспробудного сна, я долго лежала неподвижно, чувствуя себя на редкость усталой и разбитой. Вся правая щека у меня горела, лицо отекло, разбитые губы распухли. Мне даже говорить сейчас было бы трудно. Саднило горло и, ко всему прочему, у меня был жар. Еще бы — пройти полураздетой под ноябрьским дождем!

Тихо вошла Констанс, поставила передо мной поднос с какой-то едой.

— Вы проснулись уже? Поешьте. Это придаст вам сил.

Она принесла горячее вино и печенье. С трудом приподнявшись, я стала вяло есть, не чувствуя ни малейшего аппетита. Констанс внимательно смотрела на меня, потом, словно не выдержав, воскликнула:

— Он сошел с ума! Он очень сильно вас ударил! Как мужчину! У вас лицо прямо почернело. Надо будет сделать примочки.

— Да, надо… Мне даже трудно представить, сколько всего еще надо будет сделать.

Я благодарно пожала руку Констанс. Если бы не она, мне вообще некуда было бы идти. До Сент-Элуа было слишком далеко.

— Он был в ярости, — сказала я, пытаясь хоть чем-то оправдать Александра. — Он не контролировал себя.

— Все равно. — Констанс была сейчас на редкость упряма. — Благородные люди не должны бить женщин. Все это… все это слишком жестоко для вас!

Что-то в тоне графини меня насторожило. Сейчас она была возмущена даже больше, чем утром. С чего бы это?

— Констанс, вы что-то скрываете?

— Я не скрываю. Я ищу слова, чтобы деликатнее высказаться.

— Что-то произошло? — спросила я тревожно.

— Два часа назад приезжал ваш главный конюх — его, кажется, зовут Люк — и…

— Что же?

— Он привез ваши вещи.

— Вещи? Какие вещи?

— Не могу сказать точно. Похоже, это ваши платья и драгоценности.

Она хотела добавить еще что-то, но я прервала ее:

— Нет, Констанс. Не надо меня утешать. Я сама во всем виновата.

— Да, но даже преступник имеет право на прощение.

— Не знаю, — пробормотала я с мукой в голосе. — Не знаю, чем все это закончится. Мне так жаль! Это все так глупо!

Констанс постояла надо мной еще немного, потом сделала шаг к двери.

— Сюзанна, там, рядом с вами, стоит стакан со снотворным. Вам нужно много спать. Вы больны. У вас сильная простуда. Пожалуйста, постарайтесь не плакать.

Она бесшумно вышла. Я застонала, переворачиваясь на бок, и прикусила костяшки пальцев.

Неверная жена. Даже сейчас мне казалось странным, что эти слова могут быть отнесены ко мне. Разве можно было обвинять меня в неверности, если мое сердце и моя любовь всегда принадлежали Александру? Разве сам он не знает, как мало значит тело?

Конечно же, я понимала, что виновата. Я сделала ему больно. Но разве можно требовать от человека безупречности и совершенства? Я ведь сделана не из камня, а он так надолго оставлял меня одну. Разве для меня нет оправдания? Да, я забеременела, и это всегда считалось позором. Но разве моя вина в том, что Бог устроил женщину иначе, чем мужчину, и то, что для него проходит бесследно, создает неудобства для нее? К тому же я столько вытерпела, чтобы избавиться от всех нежелательных последствий.

Я корила и проклинала себя за глупость, но все-таки, рассуждая здраво, допускала, что меня стоило хотя бы выслушать. Не так уж страшна моя вина, чтобы нельзя было понять причин, мною руководивших. Я была готова на что угодно, лишь бы убедить его, что я не хотела ни унизить его, ни причинить ему боль. Но он не хотел слушать ни одного моего слова. Он выгнал меня. Более того, выгнал в уверенности, что у меня была связь с Клавьером, с буржуа, и что это ради него я ездила в Париж.

А теперь мне были присланы мои вещи. Я вспомнила, что он говорил о разводе, и передернула плечами. Даже сейчас, после всего, что случилось, такой исход казался мне невероятным. Возможно, я бы думала иначе, если бы мы с Александром и прежде все время ссорились, если бы мы не любили друг друга. Но все произошло слишком неожиданно, чтобы я могла поверить в возможность бесповоротного разрыва.

Да и кто может нас развести? Разве что Папа Римский. Во Франции, кажется, не осталось неприсягнувших архиепископов. Ну нельзя же было всерьез подумать, что Александр поедет в Рим для того, чтобы порвать со мной. Он не сделает так. Он простит меня. Надо только подождать. Нельзя требовать от него понимания сейчас, когда слишком свежо случившееся.