Хозяйка розового замка

— Нет уж, — вмешалась я. — Леди Дэйл показала себя женщиной весьма свободных взглядов, и уж то, что не шокировало меня, ее и подавно не шокирует.

Наступила пауза. Потом Александр произнес:

— Если вы имеете что-то сказать, говорите и не тяните время.

— Тянуть время? Да вы с ума сошли. Вы полагаете, для меня самое приятное — это коротать время с вами и вашими шлюхами?

— Что происходит, можете вы объяснить? — снова спросила Мелинда. — О чем, наконец, идет речь?

Я взглянула на нее и произнесла с нескрываемой неприязнью:

— Милочка, речь идет о третьем члене нашей чудесной компании, о девушке, которая была для господина герцога тем же, чем и мы с вами, и которая целый час плакала у меня под дверью. Так что же, — спросила я, с усмешкой поглядев на Александра, — можем мы, ваши любовницы, надеяться, что ее судьба устроится?

— Ваш сарказм ни на кого не произведет впечатления, — произнес он, безразлично пожимая плечами. — Что с Эжени? Она приходила к вам? Зачем?

— Затем, чтобы сказать, что герцога дю Шатлэ ожидают не только развод и новая свадьба, но и крестины, — процедила я сквозь зубы. — Надеюсь, теперь вы доставите себе труд самостоятельно узнать подробности. Возможно, у вас хватит для этого благородства.

Невозможно описать, как я была унижена, разгневана, задета. Уже то, что я вынуждена была говорить, видя рядом эту шлюху-англичанку, гоняющуюся за Александром даже через море, — уже одно это было невыносимо. Это неслыханно! Отец вызвал бы его на дуэль, если бы узнал! Да будь я проклята, если когда-нибудь хоть еще раз захочу встретиться с герцогом!

Мелинда и Александр переглянулись. И это было новое издевательство: она теперь была ему ближе, чем я!

— Это правда или вы все это выдумали? — спросил Александр.

Более странного вопроса и придумать было нельзя. Он, может быть, полагал, что я выдумала сказку об Эжени для того, чтобы иметь предлог его увидеть?

— Идите вы к черту, — пробормотала я, направляясь к выходу, и громко хлопнула дверью.

Оказавшись на подушках кареты, я стала дрожащими пальцами искать платок. Слезы горьким комком подкатили к горлу. Я вспомнила весь этот разговор, вспомнила леди Мелинду, вспомнила то унижение, которое мне пришлось пережить, и ощутила невыносимую горечь. Так и не найдя в волнении платок, я заплакала, закрывая лицо руками и припав щекой к холодному стеклу окошка.

6

Секретарем епископа Вьеннского оказался отец Медар, аббат де Говэн, тот самый, который когда-то служил кюре в глухом приходе Сент-Элуа и сопровождал меня к принцу крови на остров Йе. Я была удивлена, встретив его здесь, в Анже, во дворце архиепископа. А он, похоже, все еще полагая, что я вместе с герцогом дю Шатлэ обманула графа д’Артуа и выманила у него деньги, приветствовал меня крайне холодно и без лишних слов предложил следовать за ним.

Я очутилась в небольшой комнате перед кабинетом монсеньора д’Авио и, присев на краешек стула, стала ждать.

Было 25 марта 1799 года, день благовещенья, и в Анже в честь праздника даже звонили некоторые колокола, хотя по республиканским законам это было строжайше запрещено. Я только что отстояла утреннюю мессу, которую служил епископ; надо было полагать, что устали и он, и я. Я присутствовала там для того, чтобы обо мне не сложилось впечатление как о неверующей. Как-никак, а я нуждалась если не в расположении епископа, то, по крайней мере, в непредубежденности.

— Прошу вас, сударыня, — раздался голос отца Медара.

Я вошла. Первое, что меня удивило, — это то, что епископ оказался не таким уж старым, как я представляла. Я могла дать ему от силы сорок лет. Высокий, подтянутый, широкоплечий, он мог бы носить военный костюм не хуже, чем сутану. Он выглядел таким уверенным и светским человеком, что я даже подумала, что он напоминает мне иезуитов семнадцатого столетия, которым правила ордена предписывали одинаково владеть как словом, так и оружием.

Видя, что я стою в замешательстве, он первый приветствовал меня, и я, опомнившись, подошла и поцеловала епископский перстень.

— Мне долго пришлось ждать вашего посещения, — заметил монсеньор д’Авио.

Я пробормотала что-то насчет весенней распутицы, плохих дорог и занятости.

— Вы живете теперь раздельно с супругом, не так ли?

— Да, — сказала я. — Он выгнал меня.

— Заслуженно или незаслуженно?

Я молчала, не зная, что он имеет в виду. Он уточнил:

— Есть ли на вас какая-либо вина, дитя мое? Виноваты ли вы перед ним так, как он это утверждает?

— Видите ли, монсеньор… — начала я нерешительно.

— Ответьте коротко, сударыня.

— Да, — сказала я. — Я была виновата.

— Что значит «была»?

— То, что теперь, пожалуй, он виноват передо мной больше, чем я перед ним.

Видя, что епископ готов слушать сколь угодно долго, я ничего не скрывала: ни того, что узнала об Эжени, ни приезда Мелинды Дэйл. Чувства, немного заглушенные временем, снова всколыхнулись во мне, и голос мой звучал сдавленно. Да и какой женщине было бы легко рассказывать даже лицу духовному о том, что ее муж поселил любовницу под именем своей жены.