Хозяйка Шварцвальда

Внезапно раздался грохот, и с лестницы кубарем слетели трое маленьких ублюдков, коих он совсем недавно одарил игрушками, достойными детей герцогини Саксонской. Лица у всех троих были зареванными и пунцовыми, рты уродливо раззявлены. Перебивая друг друга, они втолковывали что-то своей матушке, растерянной и хмурой после выпитого.

– Не тараторьте! – прикрикнула она. – Я ничего не могу разобрать! Марта, что стряслось?

Задыхаясь от слез, одна из девчонок выдавила из себя:

– Она бросила наших кукол в огонь… прямо в печь! Сказала, что мы тоже будем гореть, как ее матушка! Я своими ушами слышала! Все сожгла: и куколок, и собачек, и платьица…

Кристоф замер, не застегнув плащ. Зильберрад тоже.

– Вот я задам этой твари! Мало ей было! – рыкнул хозяин дома, но, поднявшись, едва не рухнул прямо на столешницу. Покачнулся и не сразу обрел шаткое равновесие.

– Позвольте, о ком идет речь? – полюбопытствовал Кристоф у фрау Фальк.

Она покусала губы. Взгляд забегал по комнате. Видно было, что ей не хочется говорить. По задержавшимся гостям сразу можно было прочесть, кто в курсе происходящего, а кто нет. Судья сухо откашлялся и наморщил лоб:

– Полагаю, они говорят о малолетней Агате Гвиннер.

Зильберрад был абсолютно неподвижен, только желваки на челюстях напряглись. Заметив это, Эмма осторожно коснулась локтя мужа, и он отмер, даже сумел накрыть ее ладонь своей.

– Разве Агата Гвиннер не заперта в карцере? – уточнил он голосом таким ровным, что восхитил даже Кристофа. Вопрос был адресован судье – человеку влиятельному и твердому, который под взглядом Зильберрада робел, как пес при виде кнута.

– Суд принял решение освободить ее из тюрьмы и оставить на попечении совета, – прозвучало это нерешительно, будто судья сам сомневался в верности приговора. – До Рождества ее было некуда деть. Господин и госпожа Фальк любезно согласились присмотреть за ней, пока мы не решим, каким образом отправить ее в ссылку.

– Вот как?

За этим загадочным «вот как» могло прятаться все, что угодно. Ясно было одно: хотя Зильберраду была безразлична судьба семилетней Агаты, ему не понравилось, что его не поставили в известность о переменах.

– Это ведь та самая девочка, которая заявила, что мать ее сношалась с дьяволом? – вежливо уточнил Кристоф. Получив в качестве ответа сухой кивок от Рупрехта, он оживился: – Я хочу на нее посмотреть!

Не успели хозяева дома его остановить, как он вцепился обеими руками в плечи малолетних нытиков и велел:

– Ведите, показывайте!

* * *

Вслед за детьми по лестнице взобралась вся небольшая компания гостей, жаждущих завершить этот вечер чем-нибудь приятным вроде скандала или убийства. Но Кристоф вырвался вперед, и все отступили, по справедливости признавая его первенство. В конце концов, именно он громко заявил: «Хочу посмотреть!»

Кристоф и сам не мог бы ответить, что привлекло его внимание. Зачем, ради всего святого, любоваться еще одним уродцем? Но его последний визит к Эльзе Гвиннер и то, с каким раздражающим достоинством она отвергла его помощь, оставили в душе Кристофа непроходящий зуд и ощущение незавершенности, как если бы Эльза ответила отказом на его ухаживания и уехала, не оставив адреса.

Они обнаружили Агату Гвиннер сидящей на ковре перед изразцовой печкой. Девочка расположилась у открытого пламени и выглядела совершенно беззаботно, как будто и не она только что, по словам большеротых Фальков, сожгла все подаренные игрушки. Заслонка была отодвинута, и шальные искры вырывались наружу. Они тухли в полете, не успевая коснуться ковра, но был лишь вопрос времени, когда один из огоньков окажется упрямее собратьев и заставит полыхнуть весь дом.

Фальки нарядили Агату в платье одной из своих дочерей, но оно было так велико, что пояс пришлось обмотать вокруг живота несколько раз. Рукава свободно болтались на костлявых руках. Месяц в ледяном карцере не прошел для нее бесследно.

– Разве у девочки не осталось родственников? – вежливо поинтересовался Кристоф. Когда он вошел в комнату, Агата не шелохнулась, не повернула головы. Со стороны могло показаться, что она не заметила толпы, но Кристоф знал, что она все видит и слышит. Он уже встречал таких людей, которые смотрят, казалось, не только глазами, но будто бы всей кожей. Кристоф понял это по тому, как чуть заметно напряглись ее плечи, выпрямилась спина – верные признаки того, что Агата Гвиннер вся обратилась во внимание.

– Отец от нее отрекся, – тихо пояснил Фальк. Кроме Кристофа, никто не рискнул заходить в комнату, словно девчонка была заразна или проклята. – Вся семья винит Агату в том, что она свидетельствовала против матери.

Он смущенно кашлянул. Оно, конечно, правильно, когда изобличают грешника, даже если вас связывают кровные узы. Вот только никому не хотелось бы, чтобы их собственные дети при случае сдали родителей перед судом… Поэтому никто толком не знал, как относиться к Агате.

– Сейчас Мартин Гвиннер вроде бы сменил гнев на милость и желает забрать дочку домой. Но это совершенно невозможно, потому что ей положена ссылка.