Хозяйка Судьба

— Вот как? — поднял бровь Карл. Ему уже приходилось слышать мнение, что Мотта Серайя это не столько название некоего ювелирного чуда, сколько аллегория выбора. Однако тот, кто ему об этом рассказал, объяснить ничего не мог, просто потому, что и сам был всего лишь сорокой, без смысла и умысла повторяющей чужие слова.

— Именно так, — с видимым удовольствием подтвердил Леон. — И я не зря спросил тебя, Карл, насколько хорошо ты знаешь трейский язык. Все дело в значении слов и контексте, который их выявляет.

Мышонок был доволен собой, и, видят боги, имел на это полное право.

— Начнем с того, — сказал он после паузы, которую использовал, для того чтобы снова приложиться к кружке. — Что «роза» по-трейски «карса». Надеюсь, ты обратил внимание, не Мотта, а карса, и розовый цвет, поэтому, звался у них не «моттада», как в этом случае следовало бы ожидать, а «карсида». Почему-то мне кажется — хитрый взгляд из-под бровей. — Что ты это знаешь. Я ошибаюсь?

«Знаю, знал… какая, к демонам, разница?» — но, разумеется, Мышонок был прав. Карл это знал. «Карсида эсселенца», так называлась красная светлая в Венеде и в Во. А что такое красная светлая, если не розовая?

— Но Канатчик этого мог и не знать, — возразил Карл.

— Мог, — не стал спорить Мышонок. — Но, видишь ли, знал он об этом, или нет, однако он совершил очень любопытную ошибку. Или, вернее, подмену, потому что обыкновенной ошибкой случившегося не объяснить. С одной стороны, Канатчик настойчиво повторяет словосочетание «алмазная роза» и делает это семь раз — запомни, пожалуйста, это число — семь раз на протяжении всего текста песни, как если бы хотел, чтобы мы безоговорочно приняли именно такой перевод словосочетания «Мотта Серайя», которое — вот диво! — появляется в песне всего лишь однажды. Приняли и выучили наизусть! Долей мне, будь любезен, этого чудесного вина. Речь радует слух, но сушит глотку!

— Но Мотта, — продолжил он после того, как снова отдал дань красному Риенскому. — Хоть и не роза, как мы с тобой уже установили, но тоже цветок.

— Трейский цвет, — подтверждая его слова, кивнул Карл.

— Именно так, — согласился довольный Леон. — Именно так, мой друг! И цветок этот, что любопытно, называется «трейский цвет». Тебе приходилось его видеть?

— Да, — ответил Карл и, в свою очередь, отпил из кружки. — В Высокой Земле он по-прежнему расцветает поздней весной на склонах пологих холмов. Розовый, редко, красный, семь больших ажурных лепестков… Что бы еще ты хотел услышать?

— Он действительно похож на розу? — с искренней завистью к много путешествовавшему другу, вспыхнувшей в его глазах и прозвучавшей в голосе, спросил Мышонок. Сам он редко покидал город, да и то только для того, чтобы достичь какого-нибудь другого города.

— Возможно, — пожал плечами Карл, вспоминая трейский цвет. — Дело фантазии. С некоторой долей воображения и при плохом знании ботаники его, пожалуй, можно принять за дикую розу.

— Ну, вот! — искренне обрадовался Леон. — Значит, те, кто говорил, что это хитроумная обманка, были правы. Но главное здесь число семь. Ты не забыл? Семь! Семь лепестков, семь спутников, семь ворот, которые должен был миновать кавалер Майен. Вот, что на самом деле хотели они сообщить. Ты понимаешь, теперь, как они действовали? Это же классический прием трейской риторики: троекратное повторение главной мысли! А какая буква трейского алфавита обозначает семь?

— Шур, — сказал Карл. Получалось, что его не обманули. «Шур» ведь это не только буква и число, это еще и весы — аллегория выбора…

— Вижу, что ты знаешь, о чем я говорю, — кивнул Леон. — Выбор, Карл! Выбор! Знать бы еще, что следует выбирать и из чего!

— Дорогу? — предположил Карл.

— О! — искренне обрадовался Мышонок. — А ты, оказывается, не только мечом махать умеешь!

— Я много чего умею, — усмехнулся в ответ Карл.

«И знаю», — добавил он про себя. Но и то верно, что такой анализ текста, какой предложил ему сейчас Мышонок, Карл слышал впервые. Другое дело, что если бы не «философское» расположение души, возникшее у него тем вечером, Карл вряд ли заинтересовался тайнописью баллады о Викторе де Майене. Не то, чтобы это было ему вовсе не интересно, но тайна старинного текста не была для него притягательна в той же мере, в какой интересовался ею тот же Леон. Однако вечер был замечательно хорош, а компания Мышонка делала его и того лучше, да и настроение сложилось подходящее, так почему бы не поговорить о песнях старого пьяницы Канатчика или «Сказаниях о богах и героях» божественного Корвина, или еще о какой-нибудь книге, легенде или песне, ведь о чем и говорить с Леоном, как не об этом?

— Ну-ну, — улыбнулся Леон. — Пойдем дальше?

— Вперед, — улыбнулся и Карл. — Я готов следовать за тобой так далеко, как скажешь. Знать путь, и пройти его — не одно и тоже.