Хозяйка Судьба

— Разумеется, — согласился с маршалом Карл, раскуривая, между тем, свою глиняную трубочку и размышляя над тем, что оба они, по-видимому, споткнулись об один и тот же предмет. — Разумеется, глаза.

«Глаза…»

— Я писал их множество раз, — Гавриель грустно улыбнулся, как бы заранее, раньше, чем будут произнесены разъясняющие вводную фразу слова, признавая свое поражение. — Но мне не дается это сияющее золото, вот в чем дело.

— Мед, — предположил Карл. — Такой, знаешь ли, золотисто-красный, как в предгорьях Высоких гор, в солнечный день…

Он представил себе этот мед, стекающий из кувшина в плоскую глиняную миску медлительной плавной струёй, пронизанной лучами встающего из-за гор солнца, и почувствовал бессилие перед неисчерпаемым великолепием природы, которое никому не дано отобразить на холсте.

— Гаранс[16] и золото? Может быть, флорианская желтая[17]?… — он перепробовал все эти пигменты, но результат неизменно не соответствовал ожиданиям. — Кармин[18] и янтарь?

— Возможно, — кивнул Гавриель и, подняв глаза, с интересом посмотрел на Карла. — Значит, ты тоже пытался… Я исследовал все возможные сочетания, Карл. Красный краплак с серной кислотой[19]… красный кадмий… — он говорил медленно, явным образом погрузившись в свои воспоминания. — Но ты же знаешь, краплаки выцветают, особенно золотисто-розовый. Флорианская желтая тоже. Впрочем, на масле…

— Она вам нравится, Гавриель? — в голосе Эф, устроившегося, как всегда, когда они собирались втроем, чуть в стороне, звучала растерянность. Он ничего, бедный, не понимал, к тому же сегодня ему приходилось делить сундук, поставленный у окна, с Еленой, обильные прелести которой рвались на волю из тесного плена узковатого для такой женщины платья, синего, отделанного белыми кружевами. Девушку разговор не интересовал вообще. Она его просто не понимала, и оживилась на мгновение только при последней реплике Горца. Елена была слишком тупа и необразованна, но Карл ценил ее не за ум. Она была чудной моделью и изобретательной любовницей, этого было вполне достаточно.

— Она вам нравится, Гавриель? — судя по всему, Эф тоже ничего не понял. Его никогда не знавшая покоя ревность не ведала границ.

— О, да, — усмехнулся Гавриель и снисходительно посмотрел на юношу. — А тебе, Эф, стало быть, нет?

— Она моя императрица, — коротко, но с внезапно прорвавшейся в голосе злобой, выдохнул Эфраим.

— Разумеется, — снова, но уже несколько иначе улыбнулся Гавриель. — Разумеется, она твоя императрица.

«Но не твоя, и не моя, не так ли?»

— И это все, что ты можешь о ней сказать? — а сейчас в голосе маршала звучала ирония.

— Я… — Эф был в явном затруднении. Как выяснилось, при всем своем незаурядном уме, он и сейчас не понимал, о чем, собственно, Карл и Гавриель говорят. Впрочем, в рамках его видения мира, ничего другого от Горца нельзя было и ожидать.

Карл перевел взгляд на окно. На улице шел дождь. Долгий, унылый, он заливал город уже второй день подряд, и точно так же, как медленно уходило из воздуха смываемое дождем тепло прошедшего лета, исчезали с лиц горожан улыбки, и блекли их глаза. Осень, холод и медленные стылые дожди, перемежающиеся серыми унылыми туманами.

— Иногда у нее бывает такое выражение глаз, — нарушил повисшее в комнате молчание Карл. — Что я ощущаю некоторую неловкость.

Это все, что он мог сказать при свидетелях, и почти все, в чем осмеливался признаться самому себе. Но вот, слова прозвучали, и стало ли от этого легче? Ответом ему были недоумевающий взгляд Горца и понимающий — Гавриеля.

«Что означает твой взгляд, Гаври? — спросил он себя, с привычным спокойствием принимая взгляд друга. — Что ты об этом знаешь? Что вообще можешь знать?»

— Итак, — сказал Гавриель. — Ты ее тоже писал.

— Писал, — не стал возражать Карл, тем более что он уже и сам все сказал. — Писал, да только так и не написал.

— Глаза, — усмехнулся он и пожал плечами, признавая свое поражение в этом поединке с моделью. — И еще, пожалуй, губы.

«Губы».

При их первой встрече, воображение сыграло с ним злую шутку. Представляясь Ребекке Яристе, он увидел ее глаза и на мгновение утонул в густом золотом сиянии. Такого с ним не происходило уже давным-давно, возможно, с тех самых пор, как он покинул Линд. Но в следующее мгновение Карл испытал уже настоящее потрясение, когда ощутил на губах медовый вкус ее губ. Проблема, однако, состояла не в том, на что оказалось способно его художественное чувство. О силе своего воображения Карл в то время знал достаточно, чтобы не удивляться. Но, размышляя об этом на утро, оставшись, наконец, наедине с самим собой, он должен был признать, что сила испытанных им чувств была явно не соразмерна имевшей место ситуации. Впрочем, мысль, о том, что, возможно, он просто влюблен, даже не пришла ему в голову.