Хозяйки судьбы, или Спутанные Богом карты

Школу окончила так, на троечки. Сама никакая, и аттестат такой же. Правда, на выпускной пришла – свои не узнали. Постриглась накануне, причесочка «сэсон» называется, у нее, у первой, платье джинсовое надела – папашина клиентка-мясоедка постаралась, не бальное, конечно. Но выглядит лучше всех. И босоножки джинсовые на платформе к платью прилагаются. Как Верка не хотела, чтобы папаша в школу тащился! Но он два дня не пил, костюм «с искрой» нацепил и приперся. Мать сидела счастливая (у самой семь классов образования), сняла свой дурацкий платок, сделала укладку – маленькие кудрявые букольки, и Верка увидела, что она еще совсем молодая и даже хорошенькая, и глаза у нее большие и серые. И сама она тоненькая и славная. Даже сердце сжалось.

Потом родители ушли, и детки зарезвились кто как смог. Пошли выпивать втихаря принесенную кем-то водку в физкультурную раздевалку. Кто целовался, кто пел, кто базарил. Словом, привет тебе, взрослая жизнь!

Лилька честно со всеми пила – отказываться и отставать было неудобно, но все это ей совсем не нравилось и хотелось скорее домой, выпить чаю и заснуть под родным и уютным клетчатым пледом. А завтра – завтра мечтать об институте, о новой жизни, конечно, такой долгой и, безусловно, счастливой. Это Лилька знала точно. А вот Верка сомневалась. У нее был побогаче жизненный опыт. Выпивала и курила она с удовольствием и еще громко орала матерные частушки. Домой точно не торопилась.

Под утро рванули в Кунцево, сели в электричку и поехали на дачу к Митьке Шаталину, на Николину Гору. Тогда еще про это место знали немногие. Но когда Верка приехала туда и увидела все это – и прозрачную речку с мелким белым песочком, и розовые на восходе сосны, – сразу оценила красоту этих мест. Купались, конечно, голые. Все, кроме Лильки. Ей просто было плохо от выпитого, болела голова, и она вынужденно улыбалась и проклинала про себя всю эту гулянку. Волосы у нее потускнели, под глазами были синячищи, ну, в общем, Кармен после тяжелой смены на табачной фабрике.

Вот тогда и увидели они Митькиного соседа, лучшего мальчика поселка, теннисиста и горнолыжника, синеглазого Андрюшу Лавренева. А он заметил Верку, совсем даже не потерявшую лицо после бессонной ночи и водки с шампанским. Верка хрипловато пела Окуджаву, красиво курила, и на ней обалденно сидело джинсовое платье, делая ее тоньше и стройнее. Роман их закрутился немедленно.

Верка теперь пропадала на Николиной Горе, а Лилька сдавала сложные экзамены в медицинский. А разве есть для женщины профессия лучше и интеллигентнее? Не считая учительницы музыки и английского. Но английский Лилька знала и так, а что до музыки – то вполне хватило и музыкальной школы.

А у Верки на Николиной жизнь шла своим веселым чередом. Там, на Николиной, они с Андрюшей купались, жарились на солнце, ели бесконечные шашлыки. И любили друг друга. Везде. Под любым кустом. Какие экзамены?

Но в августе Верка спохватилась, правда, так, слегка. Мать переживала, что дочка болтается без дела, а отец гаркнул: работать пойдешь! Вот как раз работать-то Верке совсем не хотелось. В институтах экзамены кончились, и пошла Верка в медучилище, так, чтобы «предки» не доставали. Работать медсестрой она не собиралась. На ее языке это называлось «уродоваться». Администраторы тогда в больницах не предполагались, и Верка решила, вздохнув, жить как получится, надеясь на лучшее, а главное – получать от жизни удовольствие.

С Андреем осенью как-то все пошло на спад, да она не очень-то огорчилась. Завязался роман с доктором из 2-й хирургии, потом с доктором из 3-й. Дома было все по-прежнему. Отец пил, мать опускала глаза долу. Но за дочку радовались. Медсестра в их представлении – это почти врач, белый халат, который мать теперь крахмалила Верке, внушал ей почти благоговение.

А вот у Лильки, у той самой Лильки, у которой, казалось, впереди был виден весь ее радостный и светлый жизненный путь, такой ясный и предсказуемый, вдруг... Вдруг что-то дало страшный сбой и стали случаться ужасные и непоправимые вещи. Почти сразу. Да, сразу, без перерыва (а разве год – это перерыв в масштабах жизни?). Так вот, в течение трех лет у Лильки умерли все. Первой во сне умерла красавица Кармен, Лилькина мать. Пропылесосила квартиру, сварила суп, выпила чаю и прилегла днем отдохнуть. Заснула. И не проснулась Легкая смерть. Но не в сорок лет. В сорок она по меньшей мере нелепая. Через год вслед за дочкой умерла Лилькина бабка, та, что таскала дубленку к пятому уроку. А еще через год спился и умер Лилькин отец, за два года превратившийся в согбенного и трясущегося старика.

Лилька всех похоронила, была семья из четырех человек, а стала из одного. Всем троим поставила памятник из белого мрамора. И продолжала учиться. Пыталась варить обед – для себя одной, хотя есть почти не могла. Но если в доме есть обед – значит, есть дом и семья. Так ей казалось. Этой семьей сейчас была одна Лилька. Ее жалели, а она пыталась улыбаться – получалось плохо, одними губами.